Чешу псину, короткая шерстка колет пальцы, а сам рассматриваю кореша. Короткостриженый широкоплечий мужик с бритым виском и опасной наколкой на виске. Не многие знают истинное значение татухи.

Раскосые глаза смотрят равнодушно, но с напором, прямые брови сошлись на переносице.

Монгол злится. Знаю, что прикрывает мне тыл. Единственный человек, которому можно рискнуть доверить спину. Он не ударит исподтишка. Напряжен.

— Всякий раз кто-то да скалится, а потом затихает. Вечные терки — по-другому бизнес наш не строится. Главное не сам процесс, а концовка. Будет прав тот, кто сорвет куш.

— По краю ходишь, Ваня. Кончай с ней.

Волчара волчару чует. Вижу в черных глазах осуждение.

— Ты берега не путай, да за буйки не заплывай, братик.

Говорю и голос у меня тихим становится. Угрозой напитывается.

Улыбается Монгол, зубья свои белые, что так контрастируют со смуглой кожей, демонстрирует.

— Красивая у тебя кукла, Кровавый, появилась. Но ты ведь знаешь, что, приближая девку, ты ее от одних псов защищаешь, а вот другие, враги твои, след чуют, прокусить захотят и если кукла только кукла — это одно, но если она ценна…

Замолкает. Взгляд тигриный из-под широких бровей пуляет в меня.

— Монгол, пока ты имеешь больше прав, чем другие, но и твой лимит не безграничен. Заканчивай базар, — мой рык псов скулить заставляет.

Есть тут два зверя похлеще, чем ротвейлеры.

— Не гневайся, брат, — пригибает голову, как перед броском.

Тут все на инстинктах. Боевое прошлое у нас с Монголом за нас говорит.

— Ты ведь коронован, Ваня. Купола на спине твоей не просто так красуются.

— Зарываешься.

Резкий злой смех и по мозгам рикошетом:

— Ты пожалел ее.

Рука на шерстке пса сжимается, и собака под рукой порыкивать начинает, напряжение улавливает.

— Из-за этой девки ты дал врагам почуять, что у Кровавого бывают послабления.

— Монгол! Остановись. Брат. Зарываешься.

— Слей ее!

Не замечаю, как псам сигнал даю:

— Завалить.

Лай бешеный. И ротвейлеры рвутся вперед. Исполнять. Пригибают головы, прыгают в желании прихватить мишень за горло.

Монгол отбивает атаку, отбрасывает одного пса, отшвыривает от себя второго. Но собак много, и каждая натренирована вгрызаться до кости, вырывать мясо.

Уворачивается Палач, но долго в рукопашном против стаи не продержится даже он. Мы это оба понимаем. Бросает на меня лютый взгляд и нож из-за голенища выхватывает.

— Стоять.

Даю команду псам. Ротвейлеры отскакивают, продолжают рычать и скалиться, уши пригибать, пока кореш мой единственный, тот, кто правду в глаза всегда говорить не боится, кровь сплевывает и с колен поднимается, вперив в меня бешенный взгляд.

– Я ценю твои прямоту, брат. Мы с тобой жизнь прошли. Но еще раз ты вякнешь про то, что и как я со своей девкой делать должен — базарить тебе будет уже нечем.

Выпрямляется.

— Вот это ты нам гемор обеспечил, Иван.

В дом иду. Смола копает. Сильно. Его группировка решила передавить наши входы в порт. Многим не нравится, что все выходы на контроле у моей бригады.

Кожей ощущаю, как ко мне подбираются со спины в желании завалить. Жизнь научила биться за свое и держать удар.

Не понимаю, как опять прихожу к кукле. Останавливаюсь.

Девчонка спит, свернулась на диване калачиком. Тоненькая. Волосы длинные волнистые рассыпались. Строптивая и невероятно притягательная.

Она вводит в искушение. Заставляет хотеть себя и бесит своим сопротивлением, норовом.

В ней есть характер, воля и мне нравится прощупывать ее, удивляет она.

Поворачивается во сне, личико заплаканное. Я для нее зверь, прогибающий и лишающий свободы…

Отчасти так, но есть еще одна крохотная частичка картины, она незаметна, но важна…

Смотрю, как тонкие пальчики даже во сне обняли живот. То ли в желании защититься, то ли от холода.

Странное явление. Женщина в моем доме. Не на раз. Гостья, о которой предупреждены все. И если и близкий круг поразился решению, а кто, как Монгол, и воспротивился, то большинство не рискнет выказать даже удивление.

У меня война идет полным ходом, а меня беспокоит судьба подстилки.

Ерзает во сне, ноги длиннющие подбирает, мой пиджак скинула на пол. Мерзнет.

А я взгляда от нее оторвать не могу. В Авроре все красиво, редкая чистота и природная естественность.

Куколка смотрит на меня всегда настороженно. В зеленых глазах мелькает калейдоскоп чувств.

Я кое-что заметил в Монголе.

Давно почувствовал еще в моем кабинете, когда девка подарочком к ногам упала. Не придал значения, правда. А сейчас вспоминаю, как его глаза на кукле остановились, как смотрел на нее, явно контролируя дыхалку, но взгляд выдал.

Там ярость проснулась. Животная.

Приглядываюсь к золотоволосой девочке с природным даром выводить мужиков на чувства. В каждом миллиметре ее кожи искушение.

Можно подумать, что ведьма передо мной и чары у нее специфические, заставляющие хищников лбами сталкиваться.

Серебряков из-за нее против слова моего пошел. Монгол взбесился. Если Сашка на похоть прогнулся, то один из лучших убийц принял единственное решение — избавиться.

Прав Монгол. Во всем прав.

Сам бы так поступил на месте азиата. Слить девку и вопросов ноль.

Что же сейчас изменилось?!

Напрягает все и ответ всплывает неожиданно острый и правдивый.

Мне не по хрен, что с ней делать будут после меня.

Проняла меня эта девчонка. Заставила разглядеть в себе что-то больше, чем тело известной модели.

Проклятое адовое влечение.

Хочется прижать ее к себе, замучить сладко и в то же время чернота наполняет нутро, потому что у этой одержимости может быть один-единственный финал.

Я должен ее уничтожить. Слабость недопустима.

И мозг все понимает, а я от нее оторваться не могу, рассматриваю и сдерживаю желание опять дотронуться, заставить снова задыхаться и услышать слова ее ненависти…

Выть хочется от странности происходящего. С каждым мгновением, проведенным рядом, меня накрывает все больше. Что-то непонятное как вирус мутирует, прошивает и поражает все больше территории.

Подхожу и сажусь на корточки. Откидываю прядку со лба, и рука смыкается на тонкой шее, где под пальцами ровной ток ее крови и запах.