Куратор иронически посмотрел на Марину, и она вспыхнула румянцем. Даже когда она всеми силами старалась не задавать вопросов и вообще держать рот на замке, Куратор ухитрялся вести с ней диалог и подкалывать её. С материализацией у неё всё было плохо, и он об этом знал. Зато и она теперь знала, как важно взобраться на эту неприступную вершину, овладеть-таки мастерством.

А ещё знала, что Куратор – чудовище. Буквально. Могущественное, древнее – в его глазах плясали искры тысячелетних костров. Марина вспомнила его трюки с цветком пламени и с полыхавшим кристаллом. Он не управлял огнём – он был огнём. Беспощадным, всепожирающим. Он до сих пор был кошмаром – недаром Алекс-«богатырь» проговорился, что Куратор становится сам не свой, когда в мире яви полыхают пожары. Недаром князь Баалормор называл Куратора своим владыкой.

Но от него не веяло тьмой. И если внешность князя Баалормора казалась красивой маской, впопыхах надетой на отвратительную тварь, то в Кураторе такой двойственности не было, его лицо выглядело именно его лицом. Или просто маска так вросла в его сущность, что стала с ней одним целым.

Марина покачала головой.

– Что-то не так? – любезно осведомился Куратор.

«Всё! Как вы можете?!.» – хотела сказать она. Но вместо этого постаралась выразить своё удивление в утвердительной форме:

– Трудно представить, как вы можете быть кошмаром.

– Не быть кошмаром сложнее, чем быть, – пожал плечами Куратор.

Марина ощутила себя на краю бездны и снова умолкла.

Бездна устала сидеть без дела и принялась рассматривать свои ногти. Ни дать ни взять человек – чуть старомодный и щеголеватый, но ведь у всех свои причуды.

– Вы… не похожи на кошмара.

– Благодарю за комплимент, – Куратор улыбнулся ещё шире. – Хотя точнее было бы сказать, что эти юнцы не похожи на меня. Кошмары меняются, всё меняется… Взять хоть самопровозглашённого князя. Он, разумеется, был слишком слаб, чтобы быть настолько жадным. И всё же, как вы справедливо заметили, он сумел натворить дел гораздо больше, чем от него ожидалось, на его стороне были возможности, которыми кошмары не располагали прежде. Дело даже не в пособничавшей ему Яне – вернее, не только в ней. Очевидно, на нашей стороне произошли утечки. Не удивлюсь, если выяснится, что Баалормор скооперировался с кем-то из наших бывших клиентов: это объяснило бы его финансирование. Кстати, о финансах: подозреваю, утечка произошла и в нашей бухгалтерии, а когда у тебя есть банковские данные человека и интернет, узнать его адрес и организовать похищение – дело техники.

– И как вы только раньше справлялись, до интернета? – ядовито спросила Марина.

Тут же спохватилась, что истратила зря ещё один вопрос, испуганно ойкнула и зажала рот рукой – но было поздно.

Куратор отмахнулся:

– Да не бойтесь вы, сегодня я сама доброта. Этот вопрос не считается. Когда захотите задать мне один из трёх, просто предупредите. А насчёт того, как справлялись, – никак. Интернет появился в нашем деле недавно. Да и вознаграждения тоже – всего пару веков назад. Ох и намаялись наши тогдашние казначеи с зарыванием кладов, рисованием карт и передачей их кому следует… Но у медали две стороны. Новые технологии помогают нам – и помогают нашим врагам. Баалормор был достаточно хитрым, чтобы выжать из них максимум. И достаточно ловким, чтобы обзавестись нужными связями. В результате нам пришлось отказаться от прямого столкновения и выжидать, пока он просчитается, идти на жертвы в обмен на возможность преподнести ему сюрприз.

Если бы по комнате пролетела муха, то шум её жужжалец уподобился бы грохоту лопастей вертолёта: настолько пронзительная установилась тишина. Марина пыталась утрамбовать в голове все открытия этой ночи. А Куратор, видимо, уже сказал всё, что хотел.

Бывают люди, раскручивающие на ответы; они из первого встречного способны вытянуть самое сокровенное, то, в чём он не собирался признаваться никому-никому.

Бывают люди, раскручивающие на вопросы. Им даже не обязательно быть загадочными молчунами: чем больше они рассказывают, тем больше хочется у них узнать. Они не утоляют информационный голод, а наоборот, разжигают аппетит.

Куратор явно был из вторых, пусть и не был человеком.

– Расскажите мне больше о переменах: что меняется в башне, в сноходцах, в кошмарах, – кажется, Марина наловчилась спрашивать, не задавая вопросов.

– Всё! Всё течёт, всё меняется, и мы стараемся мудро вести свой корабль по течению времени, ловить парусами свежие веяния, избегать штормов, а если уж попадаем в них, то извлекать из них урок. Сами увидите, после всего произошедшего как раз потребно сделать очередное обновление.

Ну и что толку от его ответов, если всё равно ничего не ясно? Однако тратить три заветных вопроса Марина не собиралась. Постаралась обойтись обычными:

– Можете рассказать подробнее… и понятнее?

– Словами всё не объяснить, – притворно вздохнул Куратор.

– Тогда, может, попробуете рисунками? – наверное, старатель на золотоносной речке так же пытался намыть песчинки золота в потоках воды и грудах пустого песка.

– Увы-увы, я же, в отличие от вас, не художник. Впрочем, вы подали мне идею, – Куратор с ленивой грацией поднялся, шагнул к Марине и поклонился, протягивая руку: – Потанцуем?

Марина отшатнулась и вдавилась в спинку своего кресла так, будто он протягивал ей змею.

– Я не умею танцевать, – немалых усилий стоило остановиться на этом и не прибавить: «Что вообще на вас нашло?!»

– Это не страшно. Я рассказываю, я веду. Танец-рассказ, слыхали о таком?

Нет, не слыхала. И не была уверена, что Куратор сейчас говорил серьёзно. Однако её ладонь почему-то легла в его.

Марина думала, что Куратор будет танцевать и говорить одновременно. Но нет – он молчал. Сам танец и был рассказом, каждое па было наполнено смыслом.

Стены башни вновь ожили, их шёпот стал похожим на невесомую музыку, и эта музыка не мешала, а наоборот, помогала: не услышать рассказ, а почувствовать его. И почувствовать Куратора. Марина впервые его касалась. Его руки не были тёплыми – они были горячими: жар ладони, придерживавшей её за спину, проникал даже сквозь одежду; жар ладони, державшей её ладонь, жидким огнём тёк по венам прямо к сердцу.

Марина знала, что живопись может звучать, светиться, пахнуть, едва ли не двигаться. Стоя рядом с хорошей картиной, можно поёжиться от изображённого на ней ветра, прищурить глаза от нарисованного солнца, ощутить запах моря, услышать шум базара или пение птиц.

Музыка тоже не ограничивалась одним свойством.

Но танец… От танца Марина такого не ожидала. Куратор закружил её в вихре, всё вокруг расплылось, перестало быть важным, она смотрела только в его глаза. Её ноги двигались сами собой, и она вряд ли смогла бы остановиться, даже если бы захотела. Раньше она лишь читала описания колдовских танцев и неверяще удивлялась им, а теперь кружилась в таком танце сама.