– Ты читал досье на Макги, – сказал он.

Джулз курил «Кэмел».

– Читал.

– Ты понял, что значит мысленное внушение?

– Понял.

– Понял, что произошло с двумя нашими в Огайо? Когда онипытались увезти его дочь?

– Я видел Джорджа Уэринга в деле, – невозмутимо ответилДжулз. – У него вода сама закипала, хоть чай заваривай.

– Этот может выкинуть что-нибудь необычное. Я просто хочувнести ясность. Сделать все надо молниеносно.

– Сделаем.

– Учти, он всю зиму копил силы. Если он успеет послатьимпульс, считай, тихая палата на ближайшие три года тебе обеспечена. Объявишьсеб птичкой или там репой...

– Ладно.

– Что ладно?

– Сделаем, Джон. Не бери в голову.

– Они могут выйти вдвоем, – настойчиво продолжал Рэйнберд. –Они теб не увидят, ты будешь сбоку от крыльца. Подожди, пока я сниму девочку.Отец бросится к ней. Ты зайдешь со спины. Целься в шею.

– Ясно.

– Смотри не промажь!

Джулз едва заметно улыбнулся и сделал затяжку.

– Не промажу.

Чемоданы стояли наготове. Чарли надела парку поверх лыжногокомбинезона. Энди застегнул молнию на куртке, взял чемоданы. На душе былоскверно. Что-то свербило. Холодок предвидения.

– Ты тоже чувствуешь? – спросила Чарли. Ее личико былобледным, ничего не выражающим. Энди через силу кивнул.

– Что же делать, папа?

– Будем надеяться, что мы почувствовали опасность раньшевремени, – ответил он, хотя так не думал. – Что нам еще остается?

– Что нам еще остается? – отозвалась она эхом. Она подошла кнему и привстала на цыпочки, чтобы он взял ее на руки; он и забыл, когда такоебыло в последний раз... года два назад, не меньше. Как же бежит время, какбыстро растут наши дети, прямо на глазах, устрашающе быстро.

Он поставил чемоданы, поднял ее, прижал к себе. Онапоцеловала его в щеку и тоже прижалась.

– Ну что, ты готова? – спросил он, опуская ее на пол.

– Готова, – сникла Чарли. Глаза у нее были на мокром месте.– Папа... я не стану ничего зажигать. Даже если они не дадут нам уйти.

– Ну что ж, – сказал он, – и не надо. Я все понимаю,Чарленок.

– Папа... я люблю тебя.

Он кивнул.

– Я тебя тоже люблю, малыш.

Энди распахнул дверь. В первую секунду свет ослепил его. Нопотом глаза попривыкли, и все стало на свои места: утро, солнце, тающий снег.Справа пронзительно голубели рваные лоскуты воды среди льдин Ташморского озера.Перед ними стеной стояли сосны. Сквозь просвет едва виднелс ближайший дом сзеленой кровлей, освободившейся наконец от снега.

Лес затаился, и Энди ощутил новый прилив беспокойства.Каждое утро, с тех пор как началась оттепель, их встречала трелью какая-топичуга – где она сегодня? Не слыхать... одна капель звенит. Господи, ну чтостоило Грэнтеру протянуть телефонный кабель! Энди чуть не выкрикнул что быломочи: Кто здесь? Но он сдержался – и без того Чарли напугана.

– Вроде все в порядке, – сказал он вслух. – Они до нас ещене добрались... если вообще хотят добраться.

– Вот и хорошо, – произнесла она бесцветным голосом.

– Тогда пришпорим лошадок, малыш – сказал Энди и в сотый разподумал: А что нам остается? И еще подумал о том, как же он их ненавидит.

Чарли направилась к выходу; она прошла мимо сушилки,заполненной перемытой после завтрака посудой. Весь дом блестел как новенький;кажда вещь лежала на своем месте. Дед был бы доволен.

Энди обнял дочь за плечи и еще раз прижал к себе. Затемподнял чемоданы, и они шагнули навстречу холодноватому весеннему солнцу.

Джон Рэйнберд находился от них в ста пятидесяти ярдах – навысокой ели. На ногах у него были «кошки», страховочный пояс надежно крепил егок дереву. Когда дверь распахнулась, он вскинул винтовку; приклад жестко уперсяв плечо. И сразу пришли тепло и покой – словно на плечи набросили плед. Потерявглаз, он стал видеть далекие предметы несколько размытыми, но в минутыпредельной концентрации, вроде теперешней, зрение полностью возвращалось к немуи отмечало каждую мелочь – загубленный глаз, казалось, на миг оживал.

Расстояние было пустячным, и если бы в стволе сидела обычнаяпуля, он бы себе стоял и поплевывал, – но с этой штуковиной риск возрастал разв десять. В стволе винтовки, специально для него переделанной, находиласьстрела с ампулой оразина в наконечнике, и кто мог дать гарантию, что стрела неотклонится от курса и вообще долетит. По счастью, день был безветренный.

Если есть на то воля Великого Духа и моих предков, молилсяпро себ Рэйнберд, пусть пошлют они твердость моей руке и зоркость глазу, и дабудет мой выстрел точным.

Показался отец, и дочь с ним рядом – значит, Джулз входит вигру. Телескопические линзы увеличивали девочку до гигантских размеров; на фонепосеревших досок ее парка выделялась сочным голубым, пятном. Рэйнберд успелзаметить чемоданы в руках Макги; еще немного, и не на кого было бы устраиватьзасаду.

Девочка не подняла капюшона и молнию застегнула лишьнаполовину, распахнутый ворот открывал горло. И тут ему опять повезло – деньвыдалс довольно теплый.

Он подвел палец к спусковому крючку и нашел перекрестьемоптического прицела ямку на шее. Если есть на то воля.

Он нажал на спуск. Послышалось глухое пфат! – и из стволавыполз кренделек дыма.

Они уже готовы были спуститься с крыльца, когда Чарли вдругостановилась, издав горлом какой-то сдавленный звук. Энди бросил чемоданы. Онничего не услышал, но случилось что-то страшное. С ней, с Чарли.

– Чарли! Чарли!

Он весь обратился в зрение. Она застыла как статуя,невероятно красивая среди сверкающей белизны. Невероятно маленькая. И вдруг донего дошло. Это было так чудовищно, так непоправимо, что сразу не укладывалосьв голове.

У Чарли из горла, пониже хрящика, торчала длинная игла.Рукой в варежке Чарли судорожно нашарила иглу, но не сумела вынуть, а тольковывернула кверху под острым углом. Из ранки побежала струйка крови. Онаобразовала узор на воротнике рубашки и слегка окрасила искусственный мех, там,где была вшита молния.

– Чарли! – закричал он. У нее уже закатывались глаза, онаклонилась назад, когда он подхватил ее. Он бережно опустил Чарли на крыльцо,продолжая повторять ее имя. Стрела поблескивала на солнце. Чарли вся обмякла,как мертвая. Прижимая ее к себе и баюкая, он прочесывал взглядом лес, весьзалитый светом и словно покинутый птицами и людьми.