— Ты не представляешь, что тут у нас происходит, — с ходу стала рассказывать Светка после поцелуев и обоюдных восхищений малышами. — После твоего отъезда муж мой как с цепи сорвался! Он же ненормальный просто! И главное — летом я нарадоваться не могла: такой заботливый стал, всегда с ребенком, всегда Ленка ухоженная! А сейчас все по новой: пьет, гуляет, дома не ночует. Ума не приложу, что делать. Помогай, Маринка! Ты одна с ним справляешься!

— Мерзавец какой! — совершенно искренне сказала Маринка. — Пусть только попадется мне на глаза! Я ему задам как следует!

Они посидели еще часок, но Димка так и не появился. Илюшка капризничал — он проголодался и хотел спать. Маринка засобиралась домой.

И тут раздался сильный удар во входную дверь, как будто кто-то распахнул ее ногой, из прихожей долетел шум, пьяные выкрики.

— Это Митя! — побледнела сразу Светка, бросаясь в прихожую. — Он снова пьяный!

— Где тебя носило, козел? Надо же было так нажраться! У тебя ребенок дома, ты забыл? Тебе же пить нельзя, помрешь! Стыд какой! — услышала Маринка громкий шепот Димкиной жены и какую-то возню.

— А нам все равно! А нам все равно! — заголосил Соловьев. — Смерть не так уж страшна по сравнению с жизнью, и вообще, лучше ужасный конец, чем ужас без конца! Глаза бы мои на тебя не глядели! Уйди с дороги.

— Заткнись, нахал! Не позорь меня при людях. К нам Марина пришла.

— Марина? — Голос Димки как-то сразу стал трезвее и тише. — Какая Марина?!

— Да куда же ты в таком виде!

Вероятно, она пыталась удержать его, но было уже поздно. На всех парах Соловьев ввалился в гостиную и упал перед Маринкой на колени. У него было небритое, помятое лицо, на котором узнаваемыми были только большие серые глаза…

— Моя принцесса приехала! Почему же ты раньше не сказала? Я бы… — Он попытался обнять ее за ноги. Маринка увернулась, взяла на руки ребенка и быстро встала с дивана, с опаской глядя на Светку. На той лица не было.

— Митя, ну что ты несешь? Мариночка, прости его. Он, когда пьяный, ко всем бабам пристает.

— А вот и не ко всем! — Димка попытался встать с пола, но вместо этого с шумом растянулся. — К тебе никогда не пристаю. И вообще, я тебе еще расскажу, как в ту ночь тебя Маринка выбрала, жизнь молодую мне сломала! Я тебе все расскажу! Какая ты все-таки жестокая, Смирнова!

— Не слушай его! — зашептала покрасневшая до кончиков волос Светка. — Это у него пьяный бред. Проспится — я ему врежу как следует.

— Ах, Маринка! Ах, Маринка! Жизнь мелькнула невидимкой, — фальшиво затянул Соловьев какую-то песню.

Под это дело хором громко заплакали Ленка с Илюшкой.

— Свет, я пойду. Нет сил глядеть на все это. И ребенок заходится…

— Прости, Маринка, он вообще-то ничего, это он только когда пьяный такой… Не обижайся на него, ладно?

— Это ты не обижайся! — Маринка пронзительно взглянула на Светку. — И меня зови, если что, не стесняйся!

— Ладно! У нас же не всегда так… Он нас с Ленкой любит. Маринка торопливо вышла в коридор, прижимая к груди орущего во все горло Илью. Еще целый час ребенок не мог успокоиться. От Маринкиного легкого, праздничного настроения и следа не осталось. С тяжелым сердцем она решила не искушать больше судьбу — ведь все уже сложилось и в ее непутевой жизни, и в Димкиной.

— Малыш, у меня есть ты, — обратилась она дома к сидящему с погремушкой в кроватке Илье. Тот на нее внимательно посмотрел и отложил игрушку. — меня есть твой папа. У меня же все хорошо. Живем себе. И у дяди Димы тоже все есть: хорошая жена и маленькая дочь Леночка. Значит, у всех все хорошо. И разрушать ничего не надо…

— Угу, — отозвался вдруг Илья и разулыбался. У него была удивительная особенность — улыбаться не только подвижным ртом, из которого торчали уже крупные белые зубы, но и лучисто-серыми глазами, которые так и не потемнели, как все вокруг предсказывали.

— Ладно, играй. — Маринке от этой слишком знакомой улыбки стало не по себе. Она потрепала сына по белесым кудряшкам и отошла к окну.

Больше она не предпринимала попыток увидеть Димку, подумывала даже уехать от греха подальше обратно в Москву, сославшись на плохую погоду. Ночами перед ней стояло блаженное, пьяное Димкино лицо, когда он говорил про принцессу… Бред!

Но однажды в мае Соловьев без всяких приглашений объявился сам. Он принес Маринке огромный букет лесных ландышей.

— Привет! Это тебе, сам в лесу нарвал. — Он неловко протянул цветы. Маринка молчала, разглядывая старого друга из-под опущенных ресниц. Он выглядел совсем иначе — гладко выбритый, в чистом свитере. Только неестественная бледность лица отливала синевой. — А я тебя на поляне искал, у реки… Думал, куда ты делась?

— Холодно еще на поляне, — отрезала Маринка. — Зачем ты пришел?

— Тебя увидеть. Мне Светка все рассказала… Ты прости, я в тот день ничего не соображал. И сейчас еще нездорово выгляжу, но я исправлюсь. Лето скоро…

— Зачем ты пьешь?

— А зачем люди пьют? Чтобы забыться… Вот выпьешь — и все сразу так хорошо, легко, спокойно. Никаких проблем.

— Не надо, Димка. Это самообман. И слабость.

— Нет. — Соловьев язвительно покачал головой. — Самообман — это все остальное. А человек по природе своей слаб…

— Ты хоть Светку не обижай. Любит она тебя.

— А я ее нет, и что? — безапелляционно заявил Димка. — Ты разве не помнишь, как все было? Ты все с самого начала знала и не остановила меня!

— Димка! Как ты… Впрочем, ладно. Что было — отболело. Расскажи лучше, ты вообще работаешь?

Димка самодовольно усмехнулся:

— Я свободный художник. Или тунеядец, как тебе больше нравится. Когда хочу — работаю, не хочу — не работаю. Слышь, а дай сына подержать!

— Лучше не надо. Он не идет на руки к мужчинам… Сейчас орать будет — не успокоим до вечера.

— Посмотрим!

Димка нагнулся и легко поднял из манежа Илюшку. Тот мгновенно радостно разулыбался и обнял Димку за шею, подергал за ухо.

— Чудеса! А к Голубеву не идет на руки, капризничает…

— Не видела ты настоящих чудес, Маринка! — вздохнул Соловьев. — А к Голубеву я бы тоже не пошел, орал бы как резаный, правда, Илья?

Ребенок рассмеялся и начал молотить Димку ручонками по щекам.

— Посильнее, посильнее, братец! — приговаривал Соловьев, не пытаясь даже увернуться. — Меня еще не так надо! А он говорит у тебя что-нибудь? Ленка-то лопочет целый день…

— Девочки всегда раньше развиваются, — вздохнула Маринка. — Илья у меня только «мама» говорит иногда, и все.

— Ничего, герой! Скоро будешь говорить как профессор, не остановишь! — успокоил Димка, обращаясь к ребенку. — А ну-ка, парень, скажи быстро: Ди-ма.