Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Режь, — повторил Шпак. — Давай, друг.
— Прости, друг, — только и смог сказать Марат, приставляя холодную сталь к теплой коже.
— Руку, — сказал он сипло.
Еще одна прошла в колыхающуюся гладь портала. Ну, что теперь? Кровь уже пролилась, чего еще от него надо?
— Папа? — сказал голосок сзади, и Марат похолодел, вмиг и сразу. Закостенел всем позвоночником, каждой косточкой. Как вообще можно двигаться в такой ситуации? Но он повернулся, ощущая как скрипит шея.
— Папа.
Дарина, его первая, старшая, скоро замуж. Студентка, отличница, спортсменка, просто красавица. Победительница кучи олимпиад, по математике, физике, кибернетике. Кандидат в мастера спорта по гимнастике, всегда собранная, всегда гибкая, девочка, которая лежа на животе листает учебник геометрии ногой из-за уха…
Он не видел ее уже три года. Три долгих года. Больше тысячи дней. Он соскучился. Он так хотел ее увидеть, и вот — увидел. Две дочки вместе с бывшей первой женой, теперь жили далеко от России, на том конце земного шара. Каждая знала несколько языков — французский, немецкий, английский, русский, Дарина вроде собиралась учить дополнительно то ли китайский, то ли японский.
— Папа….
— Дарина, звездочка моя, откуда ты здесь?
— Папа, я не знаю, — она едва сдерживалась чтобы не заплакать. — Ты почему весь такой изодранный?
Они обнялись, прижимаясь друг к другу вздрагивающими телами. Какая большая выросла, его маленькая кошечка-крошечка.
— Должен…
— Кто это сказал? — проревел Марат, резко разворачиваясь, и загораживая дочь спиной. — Кто это, черт вас задери, сказал?
Твари… Чертовы гарпии, столпились около камней, ждут. Даже эльфы перестали притворятся безучастными, и тоже подались вперед, тоже чего то ждут. Чего вы ждете, упыри? Я вас всех сейчас! Марат выдернул меч из земли. Потом, чувствуя что уже скрипят не то что кости, а все мышцы и связки — развернулся.
— Дарина, солнце мое и звезды… Ты не настоящая.
— Папа, я настоящая! — вдруг закричала она. — Помнишь, мы остались вдвоем, а надо было доски на крышу наколачивать, мы залезли, у тебя молоток и доски, а гвозди я держала! Помнишь? Мне было так страшно, но все равно, мы справились. Папа!
— Помню, помню моя красавица, — он говорил сквозь туман, и целовал курносый носик, карие глазки, теплые ладошки.
— Помню, конечно, помню, — плакал он от счастья.
— Пойдем вдвоем, папа. Пойдем домой вдвоем. Или останемся здесь, навсегда. Папа, мы построим новый дом, ещё выше прежнего, я буду подавать тебе гвоздики, и не буду бояться, вот увидишь…
Что это за колокол в голове? Что это за гнусный голос, который хохочет и повторяет: «должен остаться только один», только один! Нет, они будут вдвоем, только вдвоем, и никто нам не нужен…
Он закрыл глаза, а потом открыл. Был готов ко всему, и особенно страстно желал чтобы теплое тельце превратилось в смертоносное чудовище, о Господи всемогущий и всемилостивейший, яви это чудо. Только не это. Марат встал с колен, взял левой рукой дочку за плечо, отодвинул от себя, правая рука пошла снизу на размах. Нет. Нет-нет-нет.
— Не надо, папа…
Он снова закрыл глаза, сглотнул, а потом снова открыл.
— Так не честно, — прошептал Марат.
Он дополз до края барьера, скуля как старый больной пёс.
— Руку, — простонал с трудом. — Дайте кто-нибудь вашу чёртову руку, я что, зря что ли…
О Господи, да что же это такое? Проведя очередную через портал, он отпрянул от гладкой колыхающейся поверхности, закрутил головой. Что? Где? Как?
— Что же ты наделал, сын? — послышалось за спиной. Он плавно развернулся, стараясь не потерять равновесия. Да что хоть сегодня с ногами?
— Отец?
— Как же так, Марат? Неужели тебе эти, — отец указал на стоящих за камнями девушек. — Неужели это для тебя самое важное?
— Ты не настоящий…, - прошептал Марат.
— Ещё какой настоящий! — повысил голос отец. — Немедленно бросай это дело, и идём за мной.
— Пап, — Марат стоял напротив, отчаянно, до ломоты в руке, сжимая клинок. — Нет.
— Да что с тобой? — и тут человек, которому он доверял больше чем самому себе, самый лучший и самый сильный человек на свете, в котором даже сомневаться невозможно — быстро и страшно ударил его лезвием в живот. Почувствовав сталь внутри, Марат ощутил и облегчение.
— Ты не настоящий, — сказал он чуть-чуть более уверенно.
— Руку, — произнес Марат через тридцать секунд. — Следующая… и на сегодня последняя, простите, пока не могу. Придется подождать… Не могу…
Остаток дня он провел уткнувшись лбом в холодный камень. Сидел так час, второй, третий. Не надо, папа. Папа, не надо — пульсировало у него в голове. Что же ты наделал, сын — билось молотком прямо в кость черепа. Тихий писк щенка. Давай, друг. Не надо, папа… и так по кругу, в десятый, и сотый, и тысячный раз. Кровь текла из раны, потом перестала, а потом и вовсе засохла, оставив на одежде темно-коричневое пятно. Любого кто приближался он отгонял движением руки и странным карканьем. А что, если… это они и были… быть не может… Барсук же вот снова появился, значит это химера, это всё не настоящее. А вдруг?
Надо быстрей, надо быстрей туда, обратно, домой, проверить, убедится… да быть этого не может, просто не может быть.
Потом оторвался от камня, и заглянул за барьер. Напротив него стоял Барсук. Поигрывал мечом.
— Ну как, очухался? — нагло оскалился он прямо в лицо. — Хочешь еще?
— Когда-нибудь… я увижу, как плачут кровавые боги, — беззвучно, одними губами ответил ему Марат.
Потом были еще люди. Много. Разных. Мужчины. Женщины и дети. Последним он давал ударить себя мечом. Только по одному разу. Потом убивал всех — быстро, жестко, без мучений. Горло, сердце, сзади под лопатку. Тела исчезали, но кровь оставалась, она была везде — под ногами, на руках, брызгами на камнях.
— Руку…
Потом быстрый разворот, удар, иногда два.
— Руку.
Марат превратился в обычную машину смерти, мясника, который зашел в сарай, полный животины. Соберись, слюнтяй. Вот чей-то сын. Или дочь. Чей-то муж или жена. Чьи-то мать и отец, бабушка и дедушка. Важно?
Это важно?
Да неужели?
— Руку…
Это была предпоследняя. Осталась последняя. Марат поднял голову чтобы взглянуть ей в лицо, и понял, что перед ним стоит «Дыбенко».
— Это, Ксюха, слушай, — он с трудом ворочал языком. — Еще раз скажи свой телефон. Я тебе позвоню. Как выйду, через сутки позвоню. Хорошо?
— Да, хорошо, — отозвалась она, и продиктовала номер, который Марат и так уже помнил,