Бьянка размышляла над тем, чего хотел добиться Йен, включивтакой странный пункт в обвинение. Даже если он ее анатомические рисунки готовотнести к извращениям, не может же он утверждать, что ее не интересуют мужчины!Зачем ему понадобилась эта ложь? Не может же он настолько предательски обойтисьс ней!

— Наверное, вы правы, — сказал синьор Корнелио взаключение, чем привлек внимание Бьянки. — Вас это, безусловно, развлечет. —С этими словами он дал знак стражникам ввести свидетелей.

Сначала, к изумлению, а потом к ужасу Бьянки, в зал вошелДжулио Креши. Он огляделся, небрежно поклонился собранию и уставился на судей.

— Синьор Креши, повторите, пожалуйста, что вы сообщи??инам ранее, — приказал синьор Альвизе, причем Бьянка, сколько ни смотрела,так и не заметила, что его губы шевельнулись.

Креши изобразил задумчивость, которая больше походила настрадания от запора. Наконец он повысил голос до предела и промямлил:

— По-моему, я начал так: «Все говорят, что БьянкаСальва холодна как ледышка».

— Именно, — поморщившись, поддержал его синьорКорнелио. — Но нас интересует не то, что вы от кого-то слышали, а то, чтоиспытали сами.

Креши украдкой бросил взгляд на Бьянку. Ему было бы легчерассказывать, если бы вокруг были одни мужчины или если бы она не так вызывающесмотрела на него.

— Дело было в понедельник вечером, на балу в честь еепомолвки. Я подошел поздравить ее и, возможно, помочь избавиться от некоторыхкавалеров. Вы не поверите, когда узнаете, что она сделала! Она поднялась,взглянула на меня как на какого-то мерзкого грызуна и пошла прочь.

Бьянка разрывалась между желанием похвалить его завосхитительное самокритичное описание и попросить его повторить то, почему онарешительно избегала его общества.

— Какое заключение вы делаете из этого, синьорКреши? — вмешался синьор Альвизе.

— Что ж, оно очевидно. — Он переступил с ноги наногу, чтобы все могли оценить его массивные ноги и завидную стать, прежде чемобвинить Бьянку в том, что она не в состоянии оценить мужскую красоту. — Язаключил, что она ненавидит мужчин.

— Может быть, дело в том, что она плохо относится личнок вам? — серьезно переспросил синьор Корнелио.

Креши взглянул на него так, словно собирался вызвать его надуэль, но поскольку дуэли были запрещены в Венеции законом, а судья нескольколет назад отпраздновал свое семидесятипятилетие, он передумал, вспомнив, чтоКорнелио Гримани обвиняют в слабоумии. Он решил, что это шутка.

— Это было бы смешно, если бы многие мои друзья незамечали за синьориной того же. К тому же у вас есть свидетельства этого парняпро одежду.

Бьянка склонила голову набок и удивленно обвела взглядомсудей. Заговорил синьор Архимед:

— Один из слуг из дворца Фоскари показал, что вы предложилиему крупную сумму в обмен на его одежду. Вы хотите увидеть его?

— Нет. Это правда. — Скрывать это обстоятельствоне было нужды, да и затягивать процедуру ей не хотелось. Под ложечкой у неезасосало, где-то в желудке образовался ледяной комок, и казалось, что ещенемного — и кровь застынет у нее в жилах. — Но какое все это имеетотношение к убийству Изабеллы Беллоккьо?

— Мы полагаем, что женщина, которая любит носитьмужскую одежду, также имеет склонность играть мужские роли в жизни. Например, впостели, — заключил синьор Корнелио таким тоном, будто это было очевиднолюбому, и не только такому проницательному человеку, как он сам.

— Святая Тереза, но ведь это полная чушь! —воскликнула Бьянка, у которой от такого нелепого обвинения кровь в жилах мгновенносогрелась. — Если бы я ненавидела мужчин, то с какой стати мне носить иходежду и изображать мужчину в жизни? Кроме того, у женщины может найтисьмножество причин надеть мужское платье, помимо желания стать похожей намужчину!

— Может быть, вы просветите нас на этот счет. —Синьор Корнелио снова вооружился своей лупой. — Мне приходят на умнесколько таких причин. Можете назвать достойную?

Бьянка поняла, что допустила ошибку. Если она признается,что раздобыла мужскую одежду, чтобы проникнуть в дом Изабеллы и выведатьправду, ее вина будет косвенно доказана. Бьянка не сомневалась, что, еслисолжет, синьор Корнелио немедленно разоблачит ее.

— Мужская одежда удобнее, потому что дает большуюсвободу движения, — пошла она на компромисс и тут же задала собственныйвопрос: — И все же, почему из того, что я якобы не люблю мужчин, следует, что яубийца?

— Это не доказывает, что вы убийца, — ответилсиньор Альвизе. — Однако подтверждает, что вы были в любовной связи сИзабеллой Беллоккьо.

— Вы заключаете это на основании того, что я не была влюбовной связи с Джулио Креши, верно? — Бьянка была озадачена.

Сравнение, проведенное между изысканной, грациознойкуртизанкой и тонконогим отвратительным грызуном, показалось всем оченьсмешным. Любой из присутствующих, находясь в здравом уме и трезвой памяти,предпочел бы мертвую Изабеллу живому Джулио.

— Мы пока ничего не заключаем, а только анализируемматериалы дела, — аккуратно поправил ее синьор Архимед. — Выподтверждаете, что между вами и синьором Креши состоялся разговор, которыйзакончился именно так, как он описывает?

Только теперь Бьянка со всей очевидностью увидела, что еепредали. Йен увлек ее, научил доверять ему, а потом использовал ееоткровенность ей во вред. Как кровожадный тигр, он крался по пятам за ней, чтобынаброситься неожиданно. Он готов был ухватиться даже за такую мелочь, как еекраткий и бестолковый разговор с Креши. Не упустил ничего, чтобы подтвердитьсвое обвинение, отказался поверить в ее невиновность, несмотря на все ееусилия. Его ненависть к ней, очевидно, настолько сильна и глубока, что он ниперед чем не остановится, чтобы уничтожить. Даже перед кражей.

— В самом начале вы упомянули о рисунках, — тиховымолвила она. — Они у вас?

— Не вижу связи между ними и вашей влюбленностью вИзабеллу Беллоккьо. — Синьор Альвизе поправил манжету на мантии, чтосвидетельствовало о том, что он находится в крайнем волнении.

— Я тоже, ваша милость. Просто я хотела узнать, у васли эти рисунки, — затаив дыхание, ответила Бьянка.

— Нет. То есть они не здесь. Но мы их видели. Они былиприложены к обвинению. Мы сочли их слишком… детальными для нашего заседания.

Именно такого ответа она одновременно ожидала и оченьбоялась. Она отступила назад, покачнулась, чувствуя слабость в ногах от такоговероломства Йена. Он сам организовал кражу и припрятал их в надежном месте,чтобы потом приложить к обвинительному заявлению. Она побледнела от ярости,вспомнив, как той ночью он ругал ее, обвинял в том, что ее сообщник выкрал унее бумаги для прикрытия, а на самом деле Йен все подстроил сам. Он знал, чтоона говорит правду, отрицая его обвинения, потому что сам совершил кражу. Оннамеренно сфабриковал ложное обвинение так, чтобы все улики были против нее.