- Чего ты хочешь? - преодолевая дурноту, спросил он. - Я не богат! Живу на зарплату. Так что поживиться за мой счет не удастся. Я тебе уже дал денег.

Голос на минуту примолк.

- Мне не нужны деньги, - медленно, раздельно, со скрытым пренебрежением произнес он. - Оставь эти мятые бумажки для своих шлюх. Ведь ты живешь ради них и ради них готов убить.

- Мне плевать на всех баб вместе взятых.

- Тупой ты, безмозглый, как чурка березовая. Я не про баб, я про «бабки»!

- А ты, значит, деньги не любишь. Зачем же тогда берешь?

- Все берут… - неопределенно ответил голос. - Речь не об этом. Мне другое требуется.

- Что?

- Ты перед своей невестой провинился, обидел ее. Падай в ноги, землю грызи, кайся, проси прощения! Получишь отпущение грехов, помилую тебя, а если нет, - не взыщи, сядешь надолго. Ты ведь нежный, деликатный человечек, в тюрьме не выживешь. Я слышал, порядки в местах лишения свободы жестокие, можно сказать, лютые. Не завидую я тебе…

- Ты кто? - опешил Захар.

Голос ответил не сразу, после паузы. Видно, обдумывал свои слова.

- Погибель твоя, попрыгунчик.

- Я… я не знаю, где Астра! Она сбежала, исчезла.

- А ты найди.

- Как? Ее все ищут… папаша, Борисов… и никакого толку.

- Все из-за тебя, - угрожающе напрягся голос. - Свернуть бы тебе головенку пустую! Только быстрой смерти ты не заслуживаешь.

- Х-хорошо! Я… попробую, я ее отыщу, из-под земли достану! Я…

Голос наводил на Захара такой ужас, что он сыпал обещаниями, клялся и божился найти Астру и вымолить у нее прощение.

Трубка давным-давно замолчала, а он стоял, как в столбняке, сжимая ее побелевшими пальцами и судорожно дыша.

Матвей и Астра завтракали.

За окном лил дождь. Казалось, за его мутной пеленой не существовало ни города, ни людей. В данный момент эта кухня, желтое бра над столом, клетчатая скатерть, кофейник с синими цветочками по бокам и сидящий напротив Астры мужчина составляли весь ее мир.

- Что ты собираешься делать? - допив кофе, поинтересовался он. - Я съезжу в бюро, пообщаюсь с клиентами, устрою сотрудникам нагоняй, и вернусь.

- Тебе нравится твой бизнес?

- Конструкторское бюро «Карелин» - детище моего отца, и оно меня кормит.

- Значит, не нравится.

- Пусть так. Предлагаешь что-нибудь другое?

- Я сама на распутье - безработная с криминальным прошлым! - Печальная улыбка тронула ее губы. - Брошенная невеста, неблагодарная дочь, ненадежный товарищ. Ты ведь мне не доверяешь?

Матвей кашлянул, оттягивая ответ. Астра угадала: он не имел понятия, как она себя поведет. Застанет ли он ее здесь, когда вернется?

- Ладно, не парься, - совсем как его подопечные, выразилась она. - Правильно делаешь. Я сама себе не доверяю.

- Тебе не стоит выходить из квартиры.

- Не буду. Я боюсь! Сяду просматривать кассету, авось, осенит догадка.

- Сколько ты уже смотрела ее, - раз десять, одиннадцать?

- Двенадцать. Тринадцатый раз принесет мне удачу.

- Что ты надеешься там отыскать?

Астра оживилась, подняла на него смоляные глаза.

- Образное мышление присуще человеку изначально. Идея, символ первичны по отношению к словам и воздействуют гораздо мощнее любого звукового кода. Речь - лишь слабая тень, робкое эхо этого древнейшего языка.

- Твой отец по совместительству случайно не профессор философии?

- У нас преподаватель по актерскому мастерству увлекался мистикой! - развеселилась Астра. - «Все вокруг, - игра символов!» - повторял он. - Если умеете их читать, вам ничего больше не понадобится». Я его слушала вполуха, отмахивалась, а зря. Силу визуальных образов недооценивают совершенно напрасно.

- Почему же? - ухмыльнулся Матвей. - Сейчас появилась уйма течений, которые пропагандируют творческую визуализацию.

Он придал окончанию фразы столь выразительную окраску, что Астра прыснула.

- Ладно, я пошел собираться.

Карелин уехал. Астра же, как и говорила, уселась на диван и включила видик. Полилась зазывная, нечеловечески прекрасная мелодия… ее выводил высокий, чистый женский голос; на экране появлялись образ за образом, - ползущая по дереву змея, охотники на кабана, русалка… карнавальное шествие, любовники, голова на блюде… усадьба Брюса, горящее чучело… Млечный Путь… Афродита в венке… буренка на пастбище… повешенный… падающие в воду фонтана монетки…

Повешенный…

Астра остановила пленку и, вернув кадр с виселицей и раскачивающимся на ветру телом, задумалась.

Без связи с предыдущими образами ей на ум пришла женщина, которая в зареве пожара стояла в саду перед домом покойной баронессы…

- То был не призрак! - прошептала она.

Сухой корень из тайника лежал перед ней на журнальном столике, дразнил: «Угадай, кто я!»

- Угадаю.

Время до обеда пролетело незаметно. Астра бродила по Интернету, искала подтверждения своим мыслям. И находила.

- Теперь осталось одно! - обратилась она к корню. - Узнать, кто твой хозяин.

Пока молодая женщина размышляла, на другом конце Москвы ее отец слушал доклад Борисова.

- Нет, Коля. Моя дочь не пойдет ни к кому в компаньонки - это же все равно, что прислуга! И никогда не заинтересуется сторожем. Тем более, там какой-то криминал, чуть ли не воровство. Ты же знаешь Астру!

- Да, но…

- Не зли меня.

Тут Юрию Тимофеевичу будто на ушко кто-то шепнул: «Вспомни, как ты с детства прятал от дочери спички и закрывал на замок ящик, где хранились зажигалки. Все годы, пока она росла, ты боялся, как бы она не спалила квартиру. В Астре живет страсть к огню. Пожар, - ее стихия!» И он пошел на попятный.

- Свяжись с этим… э-э… ее сожителем… и сообщи ему… намекни… впрочем, какого черта ходить вокруг да около?! - вспылил Ельцов. - Спроси его о Камышине. Не может быть, чтобы они были в этом замешаны… но… - Он выругался. - Я не исключаю и такого варианта. Огонь всегда был любимой забавой…

Ельцов споткнулся на полуслове, замолчал, потянулся за валидолом. Час от часу не легче! Его бросило в жар, сердце дало о себе знать ноющей болью.

- Не волнуйтесь, Юрий Тимофеевич, - с сочувствием вздохнул Борисов. - Я все сделаю. Он обещал звонить, справляться о новостях. Я постараюсь выяснить, что возможно.

- Уф-ф-фф… кажется, отпускает…

Ельцов расслабился, откинул голову на спинку кресла. Ох, эти взрослые дети! Сколько они доставляют хлопот! Пожалуй, впервые он искренне порадовался, что является отцом единственного ребенка. Раньше его глодало неосуществленное желание иметь троих, в крайнем случае, двоих ребятишек.