— Ну, понимаете, — призналась счастливая Марленка, — он мне понравился еще пять лет назад, когда ругал меня за тот бамбук, а вообще-то он первый мужчина, который мне по-настоящему понравился и ничего от меня не требует. Не приходит ко мне со своими несчастьями, не плачется в жилетку, не пытается занять денег, не просит ему помочь или утешать его, а совсем наоборот. Сам сияет, прибегает похвалиться успехами, посоветоваться и рвется мне помочь. И все твердит, что я ему нравлюсь уже пять лет, что он постарается мне купить собственный садик и даже на бамбук согласен, если мне захочется…

— Да боже тебя упаси!

— Потому что она призналась! Он примчался и должен был мне все рассказать, потому что считает, что это произошло благодаря мне, но поженимся мы только после завершения расследования, чтобы уже больше ничего не мешало…

— Я так понимаю, ему грозит повышение… Минутку. Пани Хавчик призналась в убийстве благодаря тебе? И что ты ей такого сделала?

Марленка смутилась окончательно и бесповоротно:

— Ну вот я именно потому и считаю, что должна вам это сказать. Потому что я в разговоре с Анджеем упомянула, что именно вы для этой упрямой бабы были словно кость в горле. Он потом ее на этом и подловил, и тогда она раскололась, не выдержала. Он вспомнил мои слова, когда ее допрашивал, и сказал на всякий случай — вдруг ее проймет. И проняло! Простите, пожалуйста!

— Да не за что, — буркнула я и принялась от души расспрашивать Марленку.

И тут же узнала все в подробностях.

* * *

Пани Хавчик буйной фантазией не грешила. Она упрямо повторяла по кругу одно и то же, противореча самой себе в каждой фразе и не обращая на эти противоречия ни малейшего внимания. Даже Рептилло не пропустила: он, дескать, наверняка там был, но она его не видела, поэтому его точно там не было, потому что если бы он там был, она бы его наверняка видела. От этих видений пана Рептилло Возняк окончательно потерял терпение, и у него вырвалось ехидное замечание, вдохновленное Марленкой:

— Я вот все удивляюсь, что вы так покарали возлюбленного, а не свою многолетнюю соперницу. Не лучше ли было бы избавиться от нее?

Упрямо закаменевшая пани Хавчик еще секунду сидела неподвижно и молча, а потом словно страшная дрожь исказила ее черты. Возняку вспомнился кошмарный трепет зыбучих песков. И тут произошел форменный взрыв.

— Да! Надо было! И давно! Раньше! Когда еще она!.. Когда он у нее!.. А когда она его бросила… Когда он ее бросил, так еще и пожалел! В глаза мне это сказал!!! А тогда уже мой-то сдох, я свободна была, и он меня не хотел, о ней пожалел, у меня в глазах темно сделалось, и все… пропало!.. Ее надо было, ее, а не его!!!

Котел эмоций пани Хавчик не выдержал давления и с грохотом взорвался. Возняк с ужасом смотрел, как в истерике убийца бьется головой о письменный стол и заливает слезами мебель и пол вокруг. Да! Да! Она это сделала! Это само случилось! Она не знает как, не знает, что держала в руке, оно само прыгнуло, это не она, это все та проклятая лопата!!! Она не хотела! Не хотела!!! Не хотела!!!

Возняк не успел вызвать медпомощь, хотя такая мысль у него мелькала, потому что пани Хавчик внезапно успокоилась. Она и стартовала без разгона, и притормозила как вкопанная. Подняла голову, вытащила из сушей большой полотняный платок, вытерла нос и глаза, всхлипнула еще раз и сказала:

— Я его в эффекте убила.

— В чем-чем? — вырвалось у Возняка.

— В эффекте. Говорят, что, если в эффекте, то суд меньше дает. Ну, если без умысла. Я от нервоза на него маханула. Никакого злого замысла у меня не было.

* * *

Она произнесла это с таким достоинством, что просто ошеломила Возняка, но он мгновенно взял себя в руки. Видимо, красотка Хелюся отказалась от монотонной несознанки и начала защищаться по науке. Действительно, зерно истины в ее словах было. Ведь преступление в состоянии аффекта содержит в себе смягчающие обстоятельства, кроме того, вполне возможно, что виновата лопата.

Если бы пани Хавчик опиралась на что-нибудь более хрупкое, наверняка она не так радикально поразила бы предмет своего обожания. Он вывел ее из себя… мало, что ли, Возняк наслушался о том, что покойник был просто исключительно талантлив в этой области… и она «от нервоза» на него и «маханула». А видно, что баба сильная, как першерон.

Честь и слава Марленке за то, что подсказала такую гениальную мысль!

* * *

Со старательно просмотренными картами я поехала к Баське. Она красила ногти кроваво-красным лаком с мелкими золотыми блестками.

— Я приняла решение настоящего мужчины и еду к Феликсу, — заявила она, не дав мне сказать ни слова, и помахала у меня перед носом сохнущим маникюром — Я только жду Патрика, потому что городским транспортом мне что-то решительно не хочется ехать. Мне нужны деньги на вторую машину, одна на двоих — это маловато. Возьму-ка я трость.

Я бросила карты на стол и оглянулась на Баську. Из угла за дверью она выволокла свою трость с колесиками и прислонила ее к спинке кресла.

— И за каким чертом тебе эта штука?

— Не знаю. Может, понадобится пробудить в нем жалость. Если раздумаю — спрячу трость в прихожей, там ведь должна быть прихожая. А что ты принесла?

— Доделай другую руку и помаши, а то лак размажется. Потом посмотришь.

— Этот лак быстро сохнет. А на что я должна смотреть? На твою добычу? Ты ее у них все-таки вырвала?

— Гурский даже перестал подозревать меня в коварных трюках, потому что поймали убийцу.

— Валькирия! — догадалась Баська и левой рукой вынула из буфета стакан для меня. Как это часто бывало, чай стоял в термосе на столе, и я налила себе сама, чтобы у нее высох маникюр.

Кровавый лак дико искрился.

— Ну да, она в конце концов призналась. Погубили его бабы.

— Должно быть, он ее здорово достал. Наверное, признаться ей помогли.

— Все правильно. Я лично вошла в состав помощников. Даже Марленка поучаствовала: она, сама того не ведая, помогла Возняку ее спровоцировать.

Я коротко пересказала все, что сама узнала о том драматическом допросе. Баська проявила полное понимание.

— Ну естественно: ты исчезла с горизонта, муж почил в бозе, влюбленные из Вероны свободны, как пташки в небе, а он, оказывается, ее не хочет. Тут и булыжник бы разъярился.

— Ну, и эта лопата под рукой…

— Посмотри-ка, ведь это на самом деле оказалась лопата. А я сначала думала, что все дурака валяют, с нами обеими во главе. Орудие убийства. И ведь он сам на себя ее наточил — судьба. Так что у тебя тут?

Мы наконец занялись картами. Я решила больше не скрывать тайну и объяснила ей, в чем дело, только сбивчиво, потому что сама не была ни в чем уверена.

— Бартоша ты знала, тебе не надо ничего объяснять. Это были какие-то тонкие намеки на толстые обстоятельства, неясные и туманные загадки: мол, ах, он кое-что знает, но никому не скажет, хочет только проверить, поэтому я должна ехать по буеракам и колдобинам. Мол, он не одобряет получения наследства от предков и всякое такое…