Пани Хавчик, прекратив рыдать, вся целиком превратилась в одно сплошное каменное упрямство. Такая мелочь, как правда, для нее не существовала, у Возняка наконец-то появилась подозреваемая, которая врала на каждом слове. Собственно говоря, он испытал облегчение, потому что это было явление нормальное, известное, попадающееся на каждом шагу, привычное, с которым он мог справиться.

Зато усомнился в своей уверенности относительно вины пана генерального директора и невиновности влюбленной Хелюси. Само ее упрямство уже указывало на то, что у пани Хавчик характер несокрушимый, и, если уж в ней взорвется ярость, то мало не покажется никому…

Срочно понадобился второй ордер на арест.

* * *

— Ну и что вы обо всем этом думаете? — с любопытством спросил Гурский над грудой дорожных карт, которыми был завален его письменный стол. — Вы же знаете в этом деле всех, никогда не поверю, что вы это между собой не обсуждаете. Что вы на это скажете?

— Насколько я понимаю, вы спрашиваете о внезапном свержении божества с пьедестала, а не об этой помойке? — ответила я, показывая на карты. — Лично я сделала бы ставку на обожательницу.

— Невзирая на обожание?

— Ни один мужик не поймет душу бабы. Бартош умел довести человека… я имею в виду женщину… до абсолютного амока. Он был безжалостен, упивался своим превосходством и абсолютно не учитывал усталость материала. Любая сталь может дать трещину. Сталь он чувствовал, а обезумевшую женщину — нет. Кроме того, если бы там появился мужчина, Бартош почувствовал бы угрозу. Но верная жрица не имела права взбунтоваться, поэтому угроза даже не входила в расчеты. А тут у нее ручка дернулась — и привет, ярость удесятеряет силы.

Гурский то кивал, то покачивал головой.

— Там хилых и убогих не наблюдалось. Смешно, но у меня такое впечатление, что эти заросли с головой, о которых вы вначале говорили, спасли жизнь этому, как его… Рептилло. О Бартоше мы уже много знаем, боевыми искусствами он владел, а в руках у него были острые грабли…

— Вот именно. Дуэль на граблях и лопатах… Даже жалко, что до такого не дошло, редкое зрелище. Но по этим причинам я ставлю на валькирию. Так что? Вы мне одолжите эту макулатуру? — Я похлопала по груде потертых карт. — Свое я заберу, а остальное честно вам верну.

На самом деле пани Хавчик и этот ее обожатель были мне абсолютно до лампочки, мне было глубоко фиолетово, кто из них прикончил Бартоша, меня интересовали исключительно карты. Я мечтала наконец спокойно их просмотреть, проверить, сравнить с теми обрывками впечатлений, что еще мелькали у меня в памяти. Я столько лет жалела об исчезновении этих карт, что сейчас жаждала снова за них взяться. Даже не из-за Баськи, меня подгоняло врожденное нетерпение.

Почему, собственно говоря, Бартош таскал меня в такие странные места и иногда делал такие странные намеки?

Гурский предпочитал заниматься садовым убийством, не протестовал и лично отнес мой ценный груз мне в машину. Я поехала прямо домой и уселась над своей добычей. Я с детства умею читать карты. Место, где у озера перегородило дорогу столетнее бревно, я нашла без труда. Вот и пожалуйста: мой старый атлас был все-таки у Бартоша, а я могла искать его по всему дому до прихода старухи с косой. Хорошо, что я даже не пыталась. Нашла я и кое-что еще: кусок старой штабной карты, не тронутой пометками военных, зато тронутой Бартошем. Я знала его секретные каракули: он безошибочно определил место, и на тебе!

Охотничий домик существовал, и дорога к нему вела вовсе не через проклятый бурелом, а с другой стороны, через какие-то чащобы и заросли, но, похоже, проезжая…

На время я оставила в покое всякие мелочи и стала строить планы. Ехать туда или нет? Взять с собой Баську или поехать одной? Сразу? Может, все-таки подождать, пока она съездит к Феликсу? Может, вообще подождать, пока не решится вопрос с головой, лопатой, красоткой Хелюсей Хавчик и окончательным установлением преступника?..

Пусть Возняк, черт побери, поторопится!

* * *

Возняку торопиться было некуда. С той самой везучей ночи, проведенной в обществе пани Красной и пана Рептилло, судьба упорно ему благоволила и все делала за него сама. Не то чтобы сверхъестественным образом, боже упаси, обычными человеческими руками, но все-таки.

Адам Барницкий, старательно симулировавший болезненную застенчивость, ясное дело, не мог всякими глупостями морочить голову смертельно занятой полиции, и ему не оставалось ничего другого, как только советоваться по всяким мелочам с Эвой Гурской, которая была занята куда меньше. В присутствии Эвы его застенчивость куда-то пропадала.

А в Эве ширилась и буйно расцветала страсть к выбранной профессии в целом и к текущему следствию в частности, тем более что она, можно сказать, стояла у его истоков. Энтузиазм Адама требовал действий, и чистая выгода от их сотрудничества стала для Возняка манной небесной.

Пани Хавчик получила минутку передышки, ей пришлось подождать продолжения допроса, потому что влюбленные соратники без предупреждения ворвались в отделение. Только когда Адам уже выходил из машины, Эва позвонила исключительно из элементарной вежливости, что они у входа. Для Возняка Эва оставалась по-прежнему жемчужиной без изъяна, превосходила ее только Марленка, а потому он немедленно переключился на прибывших.

Жемчужина без изъяна не тратила времени на предисловия.

— Отдай ему это, — потребовала она от Адама и обратилась к Возняку: — Уверена, это тебе пригодится, потому что она врет и увиливает.

Возняк даже не сомневался, о ком говорит Эва, но поинтересовался:

— Откуда ты знаешь?

— Она просто должна врать. Есть в ней что-то такое, что она просто обязана врать.

Возняк кивнул и взял у Адама два снимка.

Полароидные, цветные, маленькие, но очень четкие.

— Вот тот, которого я считал мужем, — кратко пояснил Адам, тоже без предисловий.

Возняк резко выдернул ящик стола, нанеся себе самому хук в живот, выхватил из ящика лупу и жадно всмотрелся в лица на снимке.

— Да чтоб я плесенью порос! Откуда это у вас?

— На мое пятнадцатилетие мама передала мне со знакомым этот фотоаппарат, и какое-то время я щелкал все, что под руку попадалось. Оказывается, я засек такую предположительно супружескую сцену. А сейчас снимок нашелся.

— Где?

Адам вздохнул:

— В квартире дедушки и бабушки. Я сам там жил восемнадцать лет. После смерти бабушки квартира стояла пустая и нетронутая четыре года, я ради их памяти ничего там не трогал. А теперь окончательно решил остаться в стране и стал там все обновлять.

— Так ведь четыре года прошло — наверное, нужно полный ремонт делать?

— Да нет, что вы. Раз в неделю туда приходила наша бывшая домработница: проветрить, цветочки полить и так далее. И я сразу нашел эти снимки в своей прежней комнате, а Эва говорит…