Поклонившись покойнице, Евфимия снова села на порог и начала громко молиться:

– Господи, я верю, что Ты слышишь стенания души моей и видишь, в какой тесноте, тьме и каком смраде я нахожусь. Я знаю, Господи Сил, что я и прежде находилась в подобном же положении, но душевном, когда любовная страсть сковала меня и ввергла мою душу в темную греховную темницу. Ты освободил разум мой через невыносимые страдания, просветил сердце мое и дал мне чистосердечное покаяние. Прости же меня теперь, видя мое покаяние, Господи мой Боже!

И к святым угодникам эдесским обращалась она:

– Достославные мученики Самон, Гурий и Авив, святые земляки мои, вам моя матушка вверила судьбу мою, на вашей гробнице поклялся вероломный готф сочетаться со мной честным браком и беречь меня. Вы видите, чего стоили его клятвы и в какую пучину бедствий он вверг меня. Из страшной этой темницы, как Иона из чрева кита, взываю к вам: ради Господа нашего, за Которого пролили вы свою кровь, на которой клялся отступник, ради молитв принявшей его лживые клятвы обманутой матери моей, спасите меня!

Не успела она закончить свои молитвы, как вдруг ей показалось, что в пролом каменной двери проник сначала тонкий, как спица, солнечный луч, а затем неземное сияние разлилось по всей гробнице, заливая известняковые стены и даже ложе, на котором лежала под саваном мертвая Фиона; но скоро в этом свете зародились как бы три ослепительных вытянутых солнца, и слезы выступили из ослепленных сиянием глаз Евфимии, хотя еще совсем недавно она думала, что их у нее больше не осталось. Слезы застлали ей глаза, а затем пролились через край, и просветленным взором увидела она трех светоносных мужей, сияющих, как солнце, – святых мучеников Гурия, Самона и Авива. Исчезла не только тьма, но и смрад, заполнявший пещеру, теперь все помещение была наполнено несказанно прекрасным, слаще роз дамасских, благоуханием, исходившим от святых угодников. Они сказали ей:

– Ободрись, чадо, и не бойся: по молитвам твоим, но более по молитвам твоей матери и твоей нянюшки ты скоро получишь спасение.

И сейчас же все исчезло. Свет померк, видение растаяло, осталось только неземное благоухание. Евфимия почувствовала покой в сердце и доверчивую, сонную расслабленность во всем теле. Она прилегла на холодный порог и сладко уснула.

Евфимия просыпалась медленно и постепенно. Она лежала на полу, но не на камне, а на каком-то ковре. Пахло ладаном и горящими свечами, воздух был тепел и чист. Затем она услышала тихое пение: «Святый Боже, святый Крепкий, святый Бессмертный, помилуй нас!» Она узнала Ангельскую песнь Пресвятой Троице и приоткрыла глаза. Сначала она увидела огоньки свеч и лампад, а затем белое мраморное возвышение, возле которого она и лежала. Опираясь на руки, она приподнялась и встала на колени: перед нею была рака с мощами святых мучеников Самона, Гурия и Авива. Она увидела и их самих, парящих в светлом облаке над самой их ракой.

– Радуйся, дочь наша! – сказал старший из них.

– Узнаешь ли ты, Евфимия, место, в котором теперь находишься? – спросил ее младший.

– Да, узнаю, – прошептала Евфимия.

– Скоро ты увидишь и свою мать. Расскажи ей и всем, что случилось с тобой, – сказал третий угодник. После этих слов сияние над ракой тихо угасло, как бы втянувшись внутрь нее прямо сквозь мраморную крышку.

Евфимия поднялась и огляделась. Да, она была в церкви святых угодников. Она тихонько обошла раку и увидела две коленопреклоненные женские фигуры. «Матушка! Нянюшка!» – узнала она, но не стала окликать их, а тоже опустилась на колени и, заливаясь слезами, принялась возносить благодарные молитвы Господу и Его святым угодникам.

Кончилась служба, София и Фотиния поднялись с колен и только тут увидели, что их уже не двое, а трое… Они обнялись и без слов зарыдали в голос.

– Доченька моя, – сказала София, первой пришедшая в себя, – откуда ты явилась и что с тобой сталось, бедная моя? Как ты похудела, личико совсем осунулось, глаза запали… Я не узнаю тебя!

– Ласточка моя, – воскликнула Фотиния, – на кого ты похожа! Что это за тряпки на тебе? Да что же этот проклятый готф-убийца сотворил с тобой?

– Он и вправду хотел убить меня, – сказала Евфимия и вновь зарыдала, а мать и нянюшка присоединились к ней, не выпуская ее из объятий.

К ним подошел священник, поздоровался, благословил и спросил, о чем они так плачут и почему их теперь трое?

– Я привык, что вы двое каждый день приходите сюда молиться о вашей пропавшей дочери… Уж не она ли это?! – спросил он, бросая проницательный взгляд на Евфимию.

– Да, это наша пропавшая девочка, – сказала Фотиния.

– А плачем мы теперь уже не от горя, а от радости, – сказала София.

Их окружили и другие клирики и прихожане, и Евфимия рассказала им обо всем, что с нею приключилось. Когда она дошла до того дня, когда исчезла Фотиния, якобы сбежавшая с Авеном, София перебила ее:

– Ты еще узнаешь, как поступил вероломный готф с нашей нянюшкой. Но сейчас продолжай, доченька, свой рассказ!

Когда Евфимия закончила свою страшную и чудесную повесть, плакали уже не только София и Фотиния, но и все присутствующие женщины. Даже многие из мужчин, в том числе сам пресвитер, не могли удержать слез.

– Благословен Господь, спасающий уповающих на Него: «Вечером водворяется плач, а на утро радость»[99]. Благословенны и святые угодники Божии, мученики Гурий, Самон и Авив, не посрамившие веры поклоняющихся им. Воздадим же им хвалу, братья и сестры! – сказал он. А про себя решил записать удивительную историю Евфимии и матери ее Софии в назидание потомкам, что им и было исполнено.

Тут же был отслужен благодарственный молебен.

Только после этого София и Фотиния повели домой вновь обретенную дочь и питомицу.

* * *

Оказавшись снова в родном доме, стоявшем на соседней улице, совсем недалеко от церкви святых угодников, Евфимия первым делом попросила о бане, и обрадованные слуги тотчас бросились греть для нее воду и готовить одежды.

– Да сбрось же ты хотя бы покрывало, ведь на нем чистого места нет! – сказала Фотиния воспитаннице. Евфимия послушно сбросила покрывало.

– Боже мой! – воскликнула София, увидев две длинные белоснежные пряди волос по сторонам дочернего лица.

– Снимай, снимай, я говорю! – прикрикнула Фотиния. Выплакав в усердных молитвах почти все слезы, она стала плохо видеть, и ей показалось, что на голове Евфимии по-прежнему находится покрывало – с белыми краями. Но, тронув «покров» рукой, старуха все поняла… Только сама Евфимия не могла догадаться, отчего, увидев ее простоволосой, снова заплакали мать и няня, пока София не принесла ей зеркало.

– Это мне память о грехах моих и страданиях за них, – прошептала она, трогая белые пряди.