– Меня обвинили в антисоветской деятельности за то, –поведала она Эллине, – что я прилюдно усомнилась в беспристрастностисоветского правосудия! И вот теперь я здесь... – Иннапомрачнела. – А Женю расстреляли.

– Сочувствую, – сказала Эллина. Сказала просто так,чтоб не молчать, хотя ей чужое горе было абсолютно безразлично. Как и всеостальное. Она пребывала в том состоянии, которое можно было бы назватьсостоянием аффекта, да только разница в том, что аффект быстро проходит, а онабыла такой уже месяц.

– Я не держу на тебя зла, ты не думай, – мягкопроговорила Инна. – Я понимаю, у вас была любовь, и... Разве можно заэто осуждать?

Эллина поморщилась. Она не любила вот таких всепрощающихлюдей. Может быть, потому, что на их фоне себе самой казалась низкой иотвратительной. Но Эллина меняться не собиралась. И обиду забывать тоже.И прощать... Не хотела и не могла.

– Тебя за что? – спросила Инна, не дождавшисьблагодарственных речей в ответ на свое заявление.

– Шпионаж. От двадцати пяти до высшей меры.

Градову это удивило и испугало, но она постаралась сдержатьэмоции.

– Тут есть еще пара таких, как ты, – сказала она послепаузы. – Остальные типа меня. От пяти до пятнадцати. Ну и урки есть...Карманницы, наводчицы и даже налетчицы. Держись от них подальше.

– Почему?

– Они живут по своим непонятным законам. Ссорятся постоянно,дерутся... А иной раз и «под нож» друг друга ставят...

– А вот мы, – подключилась к разговору еще одна женщина,рыжеволосая, курносая, энергичная, – и тут стараемся оставаться людьми.Спектакли ставим. Устраиваем музыкальные вечера. Инна сказала, что вы поете. Нехотите исполнить завтра для нас несколько песен?

– Нет, – жестко ответила Эллина, понимая, что своимотказом губит доброе к себе отношение. Ей совершенно не хотелось налаживать тутсвязи с кем бы то ни было, единственное, о чем она мечтала, так это о том, чтобее оставили в покое.

– Ну, как хотите, – покладисто согласилась с еерешением рыжая. – Но если пожелаете присоединиться к нашему «клубу»,всегда будем вам рады. Сегодня у нас вечер поэзии. Инночка, – она указалана Градову рукой, – будет читать свои стихи...

«Как же меня от вас тошнит!» – пронеслось в голове уЭллины, но ей хватило выдержки не выказать своего отношения, а толькобесстрастно кивнуть. Доброжелательницы тут же ретировались. Графиня наконецосталась наедине с собой. Правда, уснуть больше не удалось, и весь вечер ейпришлось слушать заунывные стихи бездарной поэтессы (хоть Эллина и не вставалас «лежбища», слышала каждое слово), а ночью она боролась с накатывающими, какприступ горячки, воспоминаниями. Она не хотела думать о Малыше, но он напоминало себе своим ребенком, живущим и растущим внутри Эллины. И хоть тот покаеще был слишком мал, чтобы пинаться, она ощущала его присутствие ежесекундно, икаждая секунда приносила ей боль. «Мне не нужен этот ребенок! – мысленнокричала она. – Пусть он умрет... Я хочу проснуться завтра в лужекрови, как когда-то... И чтобы все этим кончилось...»

Но Эллина, уснув под утро, проснулась совершенно здоровой.Как и ребенок Малыша, росший внутри ее.

Через неделю от нее отстали. Все без исключения, даже Инна,самая терпеливая из добрых самаритянок. Теперь Эллине не предлагали «членства вклубе», не просили что-нибудь исполнить и даже послушать других.С разговорами тоже не лезли. Только здоровались утром и желали спокойнойночи вечером, и это не из-за хорошего к ней отношения, а просто отдавая даньвежливости. Эллину это более чем устраивало.

Но только Графиня спокойно вздохнула, как начались другие,гораздо более серьезные неприятности.

– Лахудра, я тя знаю, – услышала Эллина за спиной вовремя обеда. Обернувшись на голос, она увидела перед собой вульгарного видадевицу, явную урку. – Ты с Графом шоркалась...

– С кем? – переспросила Графиня, которой сталолюбопытно, о ком идет речь.

– С Графом, хахалем моим. Я те рожу-то сколько разрасцарапать хотела, да он не давал. Только, говорит, ее тронь, я тебя лично наремни порежу...

Эллина, так и не поняв, о ком речь, решила, что девица еепросто с кем-то перепутала, но тут к ней подлетела еще одна мадам,мужеподобная, смуглая, с золотыми фиксами, и хрипло спросила:

– Это, что ль, та певичка, о которой ты базарила?

– Она, курва. Из-за нее моего Графчика порешили! Она ж всяиз себя благородная, ей в подарок камушки да золотишко подавай! И все малобыло, мало... Вот он и стал мухлевать да от братвы цацки заначивать... Его иподстрелили!

– Ну, ничего, – процедила «золотозубая». –Отольются ей твои слезки! – И, сплюнув сквозь зубы, удалилась. Подругапотрусила вслед за ней.

Проводив девиц взглядом, Эллина вернулась к трапезе. Несказать, чтоб разговор этот ее не тронул, но и не испугал сильно. Хотя, будьона в привычном своем состоянии, копчиком бы почувствовала опасность, да ивзгляды, которые после него бросали на нее Инна с товарками, должны былинасторожить. Однако Эллина ничего не видела и мало что ощущала, кроме горя,поэтому не придала значения угрозам «золотозубой». А через двое сутокночью ее стащили с нар, повалили на дощатый пол и до полусмерти избили.И ни одна из находящихся в камере женщин за нее не вступилась.

Очнулась Эллина в больничке. Первое, что почувствовала,придя в сознание, это пустоту во рту. Проведя языком по деснам, поняла, чтолишилась почти всех зубов. Волос ей тоже много повыдергали. А те, чтоостались, из темно-каштановых стали седыми. Тело покрывал почти сплошной синяк.На груди были видны следы ожогов. Но все это не имело для Эллины большого значения,главное, что ее волновало – избавилась ли она от ребенка. Если – да,то она уркам только спасибо скажет...

– Очнулась, слава богу, – услышала Эллина добродушныйженский голос. – Эка они тебя разукрасили-то, а? – Разговаривала сней пожилая санитарка, выхаживавшая ее все эти дни. – Но это ничего, досвадьбы заживет... А зубы вставишь, сейчас хорошие делают, от настоящих неотличишь...

Эллина не вникала в болтовню санитарки. Она прислушивалась ксебе, пытаясь понять, жив ли будущий отпрыск Малыша или нет. Женщина, будтопрочитав ее мысли, проворковала успокаивающе:

– Не волнуйся, девонька, ничего с твоим ребеночком неслучилось. Чудо свершилось, не выкинулся он... Станешь мамочкой, обязательностанешь...

Графиня закрыла лицо руками и разрыдалась. Нянечка решила,что от радости и облегчения, и погладила ее по седым волосам.

Следствие по делу Эллины Берг продлилось всего два месяца.В итоге ей вынесли приговор «виновна», осудили на двадцать пять лет иотправили в Сибирь.

Их лагерь находился в ужасном месте. Его окружали болота итопи. Комары там водились такие, что от их укусов оставались волдыри, будто отсильных ожогов. Осужденные умирали от малярии и от простого заражениякрови – раны в сырости сразу гнили. Зато режим в лагере был не очень строгим,а все потому, что только идиот мог отважиться на побег, ибо вероятностьвыбраться из топей живым была минимальной. Наказание в нем отбывали люди двухкатегорий: урки и политические. Политические делились на два подвида:осужденные по доносу, наговору, недоразумению или, как говорили урки, «до кучи»(имелись в виду жены или дети репрессированных), а также – идейныеконтрреволюционеры. Эти гордились своими аристократическими корнями, много«бузили», ругали советскую власть, по мере сил саботировали работы и держалиськрепкой стайкой. Их предводительница, княжна Епиходова, когда-то знала отцаЭллины. Вспомнив байку о том, что малышка Берг была дочерью немецкой баронессы,княжна предложила ей примкнуть к «высшему свету». Поступи Эллине этопредложение полгода назад, она с восторгом бы его приняла. Тогда ей безумнохотелось, чтобы люди благородного происхождения принимали ее за свою, но теперьей было все равно. Единственное, о чем она мечтала, это избавиться от ребенка.Преследуя эту цель, Графиня попросила направить ее на самые тяжелые работы.Надзирательница, окинув взглядом ее худенькую фигурку, спросила непонимающе: