Джейн и сама уже пребывала в тревоге перед путешествием в Европу. От долины до перевала Хибер пролегала узкая тропа длиной в 150 миль. На пути сюда они преодолели этот маршрут за две недели. Она успела настрадаться от стертых до волдырей ступней ног, диареи, как и от еще многих других мучений и неудобств. А сейчас предстояло повторить трудное путешествие с двухмесячным младенцем на руках. Конечно, им выделят лошадей, но самую долгую часть похода совершать верхом было небезопасно, поскольку для каравана нарочно избирали эту самую узкую и наиболее крутую горную тропу. И зачастую передвигаться по ней приходилось только во мраке ночи.

Джейн сама сшила из хлопчатобумажной ткани нечто вроде подвесной колыбели, в которой, перебросив концы через шею, она могла бы нести на себе Шанталь. Перед Жан-Пьером вставала задача тащить на себе все необходимое для них в течение дня. Причина была проста. Как узнала Джейн еще по дороге в долину, люди и лошади двигались с разной скоростью. Лошади быстрее взбирались вверх по тропе, но гораздо медленнее спускались, а потому им с большими промежутками времени приходилось идти отдельно от своего навьюченного на лошадей основного багажа.

И именно проблема, какие вещи и припасы следует непременно взять с собой, занимала Джейн в тот день, когда Жан-Пьера вызвали в Скабун. У них будет при себе основной медицинский набор – антибиотики, бинты для возможных перевязок, морфий. Это Жан-Пьер соберет сам. Необходим и запас продуктов. По пути сюда они располагали большим количеством высококалорийной пищи западного производства – шоколада, растворимых супов в пакетиках и столь любимыми всеми путешественниками мятными бисквитами фирмы «Кендал». Для обратной дороги им предоставлялся ограниченный выбор того, чем можно было разжиться в долине – рисом, сушеными фруктами, сырами, черствым хлебом – и всем, что только продавалась в кишлаках вдоль тропы. Хорошо еще, что не приходилось особенно беспокоиться о пропитании для Шанталь.

Зато с ребенком возникали трудности иного рода. Здешние матери не пользовались подгузниками или пеленками, а оставляли нижнюю часть тела младенца обнаженной, чтобы периодически стирать полотенце, на котором он сидел. Джейн со временем даже стала считать такой способ более здоровым, чем принятый на Западе, но вот в дороге он никуда не годился. Она изготовила три подгузника из простых полотенец и изобрела для Шанталь импровизированную пару влагонепроницаемых трусиков, использовав полиэтиленовые обертки от коробок с лекарствами Жан-Пьера. Ей предстояло стирать по одному подгузнику каждый вечер – в холодной воде, разумеется, – и стараться просушивать его за ночь. Если бы он не успевал высохнуть, всегда имелся бы запасной, а коли мокрыми окажутся все, на попке Шанталь возникнет раздражение. Но еще ни один ребенок от этого не умер, утешала себя Джейн. Караван, понятное дело, не станет делать специальных остановок, чтобы дать время на сон, переодевание и кормление младенца, а потому Шанталь придется и питаться, и спать в движении, а переодевать ее мать станет при любом подходящем случае.

Теперь во многих отношениях Джейн стала более умелой и выносливой, чем год назад. Кожа на пятках загрубела, а ее желудок выработал иммунитет против наиболее распространенных местных бактерий. Ноги, так сильно болевшие по пути сюда, ныне уже привыкли к пешим переходам на много миль подряд. Однако после беременности у нее часто возникали боли в спине, и ее тревожила перспектива нести на себе Шанталь целыми днями. Хотя в целом тело полностью оправилось от травм, возникших в процессе родов. Джейн уже чувствовала способность снова заниматься любовью, но не спешила сообщать об этом Жан-Пьеру. Почему? Она сама толком не понимала.

Она сделала множество фотографий (особенно в первые дни после прибытия на место) с помощью камеры «полароид». Аппарат, простой и очень дешевый, она не брала с собой, но, разумеется, желала бы захватить как можно больше снимков. Внимательно просмотрела их, отбирая те, от которых легко было избавиться. У нее накопилась портретная галерея большинства обитателей кишлака. Вот партизаны – Мохаммед, Алишан, Кахмир, Матулла, принимавшие для нее комично-героические позы и выглядевшие неустрашимыми бойцами. А вот женщины – высокая и крепкая Захара, морщинистая старушка Рабия, темноглазая Халима. Они все не могли сдержать смеха, словно шаловливые школьницы. Дошла очередь до детей – три дочурки Мохаммеда и сын Муса, погодки Захары в возрасте двух, трех, четырех и пяти лет соответственно, четыре отпрыска муллы. Нет, она не могла ничего выбросить. Придется взять все фото с собой.

Затем она принялась укладывать в большую сумку одежду, пока Фара подметала полы, а Шанталь спала в соседней комнате. Они специально спустились из пещер пораньше, чтобы успеть справиться с обилием работы по дому. Хотя с одеждой много возни не возникло. Подгузники Шанталь, пара чистых панталон для себя и такая же для Жан-Пьера. Запасные носки для обоих. А верхнюю одежду им вообще менять не придется. Что касалось Шанталь, то у нее верхней одежды не было никакой. Она обычно либо лежала, обернутая в шаль, либо просто голенькая. Для Джейн и Жан-Пьера по паре брюк, рубашек, двух шарфов и одеял местного типа патту будет достаточно на все время путешествия. Весьма вероятно, что они все это торжественно сожгут в камине номера отеля в Пешаваре, знаменуя свое возвращение к цивилизации.

Подобные мысли неизменно придавали ей сил для будущего трудного пути. Она смутно помнила, конечно, что гостиница «Динз» в Пешаваре показалась ей не слишком удобной, но сейчас трудно было понять, как ей что-то могло там не понравиться. Неужели она могла жаловаться всего год назад на слишком шумную работу кондиционера? Боже милостивый! Да у них в номере был душ. Какая неслыханная роскошь!

– Цивилизация. – Она произнесла слово вслух, и Фара вскинула на нее непонимающий взгляд. Джейн улыбнулась и сказала на дари: – Я очень рада возможности снова оказаться в большом городе.

– Мне тоже нравится в большом городе, – призналась Фара. – Однажды я побывала в Рохе. – Она продолжала подметать. – А мой брат уехал только что в Джелалабад, – добавила она не без зависти в голосе.

– Когда он собирается вернуться оттуда? – спросила Джейн, но Фара словно онемела и явно смутилась.

Очень скоро Джейн поняла причину: девочка услышала насвистывание и мужские шаги, доносившиеся со стороны двора. Потом раздался стук в дверь, и Эллис Талер громко спросил:

– Есть кто-нибудь дома?

– Заходи, – окликнула его Джейн.

Он вошел, заметно прихрамывая. Хотя в романтическом смысле этот человек не представлял больше для нее интереса, ее все же тревожило полученное им ранение. Для окончательной поправки он задержался в Астане и прибыл сюда, должно быть, только сегодня.

– Как твое самочувствие? – спросила Джейн.

– Чувствую себя крайне глупо, – ответил он с ироничной ухмылкой. – Стыдно, когда получаешь пулю в такое местечко на теле.

– Если ты испытываешь только лишь стыд, значит, действительно выздоравливаешь.

Он кивнул.

– Доктор у себя?

– Он отправился в Скабун, – объяснила Джейн. – По тому кишлаку нанесли массированный бомбовый удар, и оттуда прислали за ним гонцов. Я сама чем-то могу тебе помочь?