Ты вернешься сюда тогда, когда полностью осознаешь, чтовсегда находишься здесь.

Два дня спустя ритрит закончился, и ученики нарушилимолчание. Меня чуть не задушили в объятиях, осыпав благодарностями за моюпомощь.

— Да что вы, это вам спасибо, — повторяла я,недовольная ограниченностью этих слов и невозможностью выразить бесконечную благодарностьученикам, которые подняли меня на столь невообразимые высоты.

Через неделю начался другой ритрит, и приехали еще стоучеников. Обучение, смелые попытки проникнуть в себя и всеохватывающая тишина —все повторилось, но теперь уже с новыми людьми. Я присматривала за ними,старалась помочь всеми силами и несколько раз вошла в состояние турийя вместесо всеми. Я могла лишь смеяться, когда позднее, выйдя из медитации, ученикисообщили, что во время ритрита я казалась им «молчаливым, парящим, неземнымсуществом». Вот, значит, как ашрам решил подшутить надо мной напоследок? Лишькогда я научилась принимать себя такой, какая есть — говорливой,общительной, — и смирилась с тем, что мне предназначено быть «дежурной поприему гостей», лишь тогда смогла я стать «тихой девушкой из храма»!

В последние недели моего пребывания здесь ашрам наполнилсямеланхоличной атмосферой, как в летнем лагере в последние дни перед отъездом.Каждое утро казалось, что все больше и больше людей садятся в автобус иуезжают. Новые ученики уже не появлялись. Оставалось совсем недолго до мая инаступления самого жаркого в Индии сезона, когда в ашраме должно было статьпоспокойнее. Ритриты закончились, и меня снова перевели на другую работу —теперь я работала в регистрационном бюро, занимаясь одновременно приятным игрустным делом: официально оформляла на компьютере отъезд всех своих уезжающихдрузей.

Вместе со мной работала бывшая парикмахерша с Мэдисон-авеню.Утром мы читали молитву вдвоем, на два голоса распевая наше воззвание к Господу.

— Может, сегодня споем этот гимн побыстрее? —спросила она однажды утром. — И на октаву повыше? А то смахивает нарелигиозные песнопения в исполнении джазового оркестра!

Теперь мне много времени удается проводить в одиночестве.Примерно четыре-пять часов в день я сижу в зале для медитации. Я научиласьчасами находиться в компании лишь одной себя, мне легко в своем присутствии,меня ничуть не беспокоит факт собственного существования на планете. Порой вовремя медитации я переживаю сюрреалистический опыт и физически ощущаю шакти —позвоночник выкручивается, кровь кипит в диком порыве. Я стараюсь повозможности не сопротивляться. А бывает, чувствую лишь приятное, ровное чувствобезмятежности — и это тоже хорошо. Мой ум по-прежнему выстраивает фразы, и мыслипляшут напоказ, но их ход мне так хорошо известен, что они меня больше нетревожат. Они стали словно старыми соседями — докучливыми, с одной стороны, а сдругой — почти совсем родными — мистер и миссис Шалтай-Болтай и их три тупыхотпрыска, Бла, Бла, Бла. Но их соседство не нарушает мир в моем доме. В нашемквартале хватит места для всех.

Что же до прочих изменений, произошедших со мной запоследние месяцы, наверное, я их пока не почувствовала. Друзья, которые ужедавно занимаются йогой, утверждают, что эффект от пребывания в ашрамепроявляется лишь тогда, когда уедешь из него и вернешься к нормальной жизни.«Лишь тогда, — говорит бывшая монахиня из Южной Африки, — ты начнешьзамечать, что в чуланах твоей души навели порядок». Конечно, именно сейчас мнетрудно сказать, что для меня «нормальная жизнь». Не исключено, что в скоромвремени мне предстоит жить у древнего индонезийского знахаря, — это,по-вашему, нормальная жизнь? Может, и да — кто знает. Как бы то ни было, друзьяутверждают, что изменения начнутся потом. Человек может вдруг увидеть, чтонавязчивые идеи, которыми он страдал всю жизнь, исчезли, негативные, накрепкоустоявшиеся модели поведения изменились. Мелкие раздражители, некогда сводившиес ума, вдруг перестали казаться трагедией, а ужасные прошлые несчастья, которыетак меня и не покинули, больше не хочется терпеть и пяти минут. Отношения,отравляющие жизнь, испаряются сами собой или выбрасываются за ненадобностью, ав твой мир входят жизнерадостные, более положительные люди.

Вчера ночью я не могла уснуть. Причиной тому было небеспокойство, а чувство восторженного предвкушения. Я оделась и вышла напрогулку по саду. На небе сияла роскошная полная луна, похожая на созревшийплод, — она зависла прямо у меня над головой, заливая окрестности оловяннымсвечением. Воздух благоухал жасмином и опьяняющим, головокружительным ароматомместного цветущего кустарника, распускающегося только ночью. День был влажным ижарким, и ночью полегчало лишь чуть. Теплый воздух плавал вокруг волнами, именя вдруг словно ударило:

Я в Индии!

Я в Индии, в одних шлепанцах!

Я сорвалась с места и побежала по тропинке на луг, позалитому лунным сиянием зеленому полю. Тело казалось таким живым и бодрым —недаром я несколько месяцев занималась йогой, ела только вегетарианскую пищу ирано ложилась спать. Шлепанцы на мягкой, влажной от росы траве издавали такойзвук: шиппа-шиппа-шиппа-шиппа — и это был единственный звук во всей долине.Меня охватил такой восторг, что я подбежала прямиком к рощице эвкалиптов,растущей посреди парка (говорят, там стоял древний храм Ганеши — бога,устраняющего препятствия), и обняла одно дерево, все еще теплое от дневнойжары, и горячо его поцеловала. Я вложила в этот поцелуй всю душу, не думаятогда, что это и есть кошмар всех американских родителей, чьи дети сбежали вИндию, чтобы найти себя, — увидеть, как твой ребенок устраивает оргии сдеревьями в лунном свете!

Но любовь, которую я чувствовала, была такой чистой. Онабыла божественной. Я оглянула долину и во всем вокруг увидела присутствие Бога.Меня переполняло глубочайшее, страшное счастье. Я подумала: «Вот это чувство —что бы оно ни означало, — и есть то, о чем я молилась. Это и есть то, к чемубыли обращены мои молитвы».

A еще я нашла «свое» слово.

Нашла в библиотеке — ну что возьмешь с «ботанички» вродеменя. С того самого дня в Риме, когда мой итальянский друг Джулио сказал, чтоРиму соответствует слово «секс», и спросил, что за слово лучше характеризуетменя, я пыталась отыскать его. Тогда я не знала ответа, но решила, что рано илипоздно мое слово даст о себе знать, — и, увидев его, я пойму, что это онои есть.

И вот в последнюю неделю моего пребывания в ашраме я наконецнаткнулась на это слово. Я читала старинный йогический текст и увидела описаниедревних религиозных практиков. В одном абзаце было санскритское слово:АНТЕВАСИН. Это означает «тот, кто живет на границе». В древние времена значениеэтих слов было буквальным. Термин обозначал человека, который покинул шумноесредоточие мирской жизни и поселился на границе лесов, в месте обитаниядуховных учителей. Антевасин больше не считался одним из жителей деревни, унего не было дома и жизни в ее обычном представлении. Но он пока не стал ипросветленным, полностью реализовавшимся мудрецом из тех, что жили в глубокойчаще лесов, куда не ступала нога человека. Антевасин существовал посередине.Находился в пограничном состоянии. Жил в пределах видимости обоих миров, носмотрел в направлении неизвестности. И изучал мир.