предположительное место, где скрывается объект…

— Ладно, понял. Ты, главное, сам у нас под ногами не мешайся, держись сзади. И на всякий случай надень броник.

— Что?

— Бронежилет, тундра.

— А, нет, я в нем себя неловко чувствую.

— Ага, это с пулей в печени неловко, а в бронежилете — самое то! Пошли, ребята!

Оперативники вслед за своим командиром двинулись по тропинке. Муравьев шел в хвосте группы, невольно любуясь бесшумной слаженностью их движений.

Тропинка свернула, и впереди из зарослей показалась готическая часовня.

— Первый ориентир! — вполголоса произнес командир группы.

Муравьев заметил над входом в часовню восьмиконечный крест — такой же, как на перстне императора. Позади часовни в густой траве виднелось несколько источенных временем и непогодой надгробных памятников.

Пока описание той журналистки вполне соответствует действительности…

Муравьев пригляделся к одному из памятников, прочел полустертую надпись.

Вычурными готическими буквами на камне было выведено имя — Кондратий Левенберг. Ниже можно было с трудом прочесть цифры, даты жизни. И на этом камне тоже был высечен такой же крест, как на часовне. Мальтийский крест…

На соседних надгробиях стояли другие имена, но фамилия была та же самая — Левенберг. И на каждом камне был высечен такой же крест с расширяющимися, раздвоенными концами.

Все так, как сказала Вера, — судя по всему, здесь находилось семейное кладбище этих самых Левенбергов.

— Второй ориентир! — проговорил начальник опергруппы.

Муравьев миновал могилы, раздвинул кусты и наконец увидел старый дом.

Двухэтажный дом с мезонином и большой застекленной верандой, правда, бо́льшая часть цветных стекол была выбита. Большая старая пригородная дача…

Муравьев подумал, что в таком доме и около него можно снимать кино — какой-нибудь фильм по Чехову или Бунину. Несколько интеллигентных мужчин слоняются по дому, обсуждая философские проблемы, в окружении равного количества молодых интересных женщин… Женщины все как одна красавицы, в белых платьях и широкополых шляпах. Мужчины все с аккуратными бородками и тоже в белом. И горничная в кружевной наколке накрывает чай на веранде. Самовар медный, варенье обязательно из вишен из своего сада… Черт, о чем это он думает?

У начальника опергруппы были другие заботы.

Не говоря ни слова, одними жестами он распределил своих подчиненных по лужайке вокруг дома — кто-то зашел сзади, кто-то встал возле окон.

Сам командир подошел к крыльцу.

Он встал сбоку от двери, выждал несколько секунд и резко ударил по дверной ручке прикладом автомата, потом дернул ее на себя и отскочил в сторону.

Впрочем, ничего не произошло.

Тогда он бросил в дверной проем гранату.

Изнутри грохнуло, полыхнул ослепительный свет, от которого у Муравьева потемнело в глазах, хотя он стоял вдалеке.

«Светошумовая граната», — вспомнил Муравьев знакомое словосочетание.

Выждав несколько секунд, командир опергруппы ворвался в дом, оттуда донеслись тяжелые шаги и громкие выкрики:

— Чисто!

— Ты что, сдурел? Это же свои!

— Чисто!

— И здесь чисто!

Муравьев вышел на поляну, пошел к крыльцу, настороженно оглядываясь по сторонам.

На крыльце появился командир опергруппы в сопровождении нескольких бойцов.

— Никого! — сообщил он разочарованно. — Птичка улетела, гнездо остыло!

В это время из соседней рощицы появилась старушка с жизнерадостным фокстерьером на поводке. Она с интересом разглядывала оперативников.

— Это что, ребятки, вы кино здесь снимаете? — проговорила она. — Когда показывать будете? По какому каналу? Мы с Ромуальдом непременно посмотрим… мы любим остросюжетное…

Фокстерьер тявкнул, подтверждая ее слова.

— Бабушка… — обратился к ней Муравьев, и тут же поправился: — Женщина, вы в этом доме кого-нибудь видели?

— В этом доме-то? Да нет, ребятки, тут уже лет двадцать никого не было, ни одной живой души.

— А раньше что здесь было?

— А раньше-то… раньше здесь библиотека была районная, я в нее записана была.

— Б-библиотека?

Старушка с собачкой удалились по своим неотложным делам.

Муравьев почувствовал спиной чей-то пристальный, неотступный взгляд.

Он обернулся и увидел командира опергруппы. Тот стоял, сложив руки на груди, и мрачно смотрел на Муравьева.

— Районная библиотека, значит? — проговорил он после длинной, тяжелой паузы. — Ты туда что, книгу какую-то вовремя не отдал и тебя лишили читательского билета?

— Ну извини… у меня была надежная наводка… я был уверен… не сомневался…

— Не сомневался он! Нас, между прочим, в другом месте ждали, а мы тут ерундой занимались по твоей милости!

— Ну извини… — повторил Муравьев, опустив глаза. — С кем не бывает… у меня была информация…

— Имей в виду — следующий раз проверяй свою информацию! Как следует проверяй!

Командир развернулся и пошел в сторону, сердито отмахиваясь от разрезвившихся комаров. Муравьев только вздохнул, глядя ему вслед; то ли еще скажет ему начальство.

Утром в редакционном коридоре я столкнулась с Порфирьичем. Он с хрустом грыз большую морковку. Проследив за моим взглядом, Порфирьич пояснил:

— Очень полезно для зрения. А у тебя-то как дела? Что-то у тебя вид расстроенный.

— Порфирьич, миленький, ты ведь просто волшебник по части фотографии…

— Ну, это ты, конечно, преувеличиваешь… по интонации чувствую, что тебе что-то нужно?

— Я сфотографировала страницу книги, чем-то залитую…

На всякий случай я не стала ему говорить, что страница залита кровью. Не хотела его отпугнуть. Хотя нашего Порфирьича ничем не возьмешь, все же пойдут вопросы, а мне и ответить пока нечего.

— Можешь как-нибудь ее прочитать? Увеличить контрастность, ну или что там еще можно сделать?

— Ну покажи, что там у тебя.

Я показала ему на телефоне фотографии страницы из книги Бидермайера.

Порфирьич посмотрел так и этак, потом сказал:

— Ну пойдем в лабораторию. Может, что-то и смогу сделать.

У Порфирьича была в редакции собственная маленькая комнатка без окон, где он колдовал над своими фотографиями. Эту комнатку он называл лабораторией и никому не позволял в нее входить. Так что это приглашение меня удивило и обрадовало.

Мы вошли в лабораторию, Порфирьич выключил обычный верхний свет и включил красную лампу, при свете которой все стало каким-то непривычным, таинственным, и сам Порфирьич сделался похож на колдуна из сказки или средневекового чернокнижника.

Он поколдовал над моим телефоном, перенес снимок залитой кровью страницы на проектор слайдов и направил его на большой экран. Затем стал надевать на проектор разноцветные светофильтры.

Изображение на экране становилось то темнее, то светлее, оно меняло цвет, и вдруг сквозь темное пятно проступили едва различимые буквы печатного текста.

Порфирьич еще что-то подкрутил, увеличил контрастность изображения и наконец проговорил:

— Ну вот, пожалуй, это все, что я могу сделать.

Я вгляделась в экран — и смогла, хоть и с трудом, прочесть несколько строчек текста.

«Так называемый Малый церемониальный перстень. Несмотря на название “Малый”, этот перстень играл очень большую роль в ритуалах Ордена.