– С грязной водой выплескиваем и ребенка, – сказалВертинский сожалеюще.

– Пусть не плещется в грязной воде, – отрезал я. –Никто не мешал сидеть в библиотеке, ходить по музеям, играть на скрипке иличитать учебник по химии. Пришел сюда добровольно?.. Солидарен с этой дрянью?Получи!

Солдаты прошли до конца площади, все пространство осталосьпокрыто телами. Сейчас они выглядели бледными, словно полиняли, мелкими иплоскими, будто надувные куклы, откуда выпустили воздух. С большегрузных машинспрыгивали мужчины в рабочей одежде, забрасывали трупы в кузовы. Ростоцкийпередернул плечами, отвернулся. Лицо оставалось таким же белым, а под глазамиповисли темные мешки.

– Это будет шок, это будет шок, господин президент!.. Ядоверяю вашему чутью, однако… это было настолько жестоко, что ужаснет всех.Боюсь, ужаснет даже ваших сторонников. Или тех, кто мог бы им стать.

– Уверены? – буркнул я.

– Да, господин президент, – сказал он с жаром. –Такого не было даже при Сталине. Разве что Кровавое воскресенье девятьсотпятого года… еще при царе. Тогда точно так же расстреляли демонстрацию…

Я покачал головой:

– Не стоит в прошлом искать аналогий. В прошлом не былоподобных проблем. Даже хоть чуть похожих. А насчет поддержки общества, ИгорьИгоревич, вы ошибаетесь. Мир изменился.

– Но… настолько?

– Даже больше, чем настолько. Только одно осталось: никакиережимы не могут держаться без поддержки общества. Долго! Даже в старину недержались, какую бы лапшу нам ни вешали на уши насчет деспотических режимовгитлеров. Гитлер победил на выборах, а все свои важнейшие предложения выносилна всенародный плебисцит. Даже режим Ивана Грозного и тот поддерживалсянародом, ибо люди больше боялись бояр, а в грозном царе видели заступника. Принашем прошлом режиме абсолютное большинство населения было за смертную казнь,за ужесточение наказания, но – мать-перемать! – кучка идиотов упорнодержалась каких-то из пальца высосанных понятий, что и привело страну к краху,а режим, ессно, полетел к чертям. Сухие данные статистики: введение смертнойказни сократило преступность почти втрое. Расширение статей, подпадающих подсмертную казнь, сократило еще впятеро. Но сейчас видите, с каким ликованиемнарод принял даже такую крайнюю форму, как казнь через повешенье. Та жестатистика бесстрастно гласит, что самых отчаянных даже смертная казнь не особопугает, если она… традиционная, то есть расстрел, электрический стул, газоваякамера или смертельная инъекция. Но вот казнь в петле отпугнула даже этих! Такчто подобная казнь очень гуманна не только по отношению к добропорядочнымчленам общества, но и к потенциальным преступникам, не давая им… рискнуть.

Мазарин сказал осторожно:

– Можно мне… пару цифр?

– Можно, можно, – разрешил я. – Особенно если этономера победителей завтрашних скачек.

– Размечтались, – отмахнулся он. – Нам еще долгобудет не до скачек. Семь процентов наркоманов от общего числа населения, пооценке ООН, – предельный уровень. Дальше – быстрая и необратимаядеградация общества. Сейчас в России шесть и девять десятых. Вы уверены, что мыне опоздали принимать экстренные меры: расстрелы продавцам и пожизненная каторганаркоманам?

Они все встали так, чтобы экраны с уборкой трупов за ихспинами, добрые, значит, не могут пролитую кровь зреть, даже ястреб Ростоцкийвраз оголубел, как только пришлось самому руководить расстрелом перверсников,только я лицом ко всем пяти экранам… Ну что ж, я – президент, мне смотретьнадо. Я должен видеть все.

– Вы все еще не замечаете, – сказал я с таким нажимом,что они переглянулись, – что наступило время великой жестокости! Можно дажес прописных: Время Жестокости!.. Великой Жестокости!.. Время опередило нас,господа. Жестокость востребована, мы уже готовы к ней, мы за обедом не случайнопреспокойно смотрим прямые репортажи с автокатастроф, бомбардировки,кровавейшие боевики и фильмы о серийных маньяках, крупно на весь экранрасчленяющих тела… Мы сами, особенно наши дети, убиваем и убиваем вреалистичнейших баймах тысячи людей, взрываем машины, дома, бомбим, разносимвсе ядерными ударами!.. Но, как заведенные попугаи, продолжаем вякать окакой-то жестокости!

Они слушали в молчании, отводили взгляды. Вертинскийвздохнул, сказал невесело:

– Сермяжная правда в ваших словах, господин президент, есть…но беда в том, что о жестокости скажут не тети Мани на лавочке, а президентывесьма крупных и влиятельных стран!.. Да, поймут ваши мотивации, позавидуютдаже… там, глубоко внутри, но вслух с праведным негодованием заклеймят,заклеймят… А газеты подхватят.

Атасов поддержал:

– Эти газеты я бы все сжег вместе с издателями ижурналистами! Но это у меня только праведный вопль, а решать приходится схолодной головой.

Я кивнул на дверь из зала:

– Пойдемте решать. Понятно, что такая акция незамеченной непройдет. Начинайте готовиться. Игорь Игоревич и Ростислав Иртеньевич кое-какиемеры уже предусмотрели, но давайте подключайтесь все.

Мне казалось, что как только я закинул свои тезисы обимортизме в Интернет, о нем узнал весь мир. Так наивно надеется каждый,открывая свою страничку и помещая фотографии себя, любимого, а также краткуюавтобиографию, а потом недоумевает: ну почему народ не ломится ко мне, нусовсем не интересуется мною?

Нет, я не настолько наивен, с Интернетом дружу с первых егодней, знал, на какие сайты закинуть сразу, на каких форумах дать линки, так чтопро имортизм узнали быстро, узнали многие, а затем и практически все, ктобывает в Сети, за исключением совсем уж отмороженных, кто посещает толькопорносайты.

Однако Россия по подключенности к Интернету обогнала толькоРеспублику Зимбабве, там сейчас гражданская война, все электростанции взорваны,и потому меня в самом деле знает только высоколобая верхушка, а военные,которые к ней не принадлежат, засыпали меня вопросами.

Это было на другой день после расстрела гомосеков. Все СМИначали было привычно сотрясать воздух о преступлениях власти против народа, нокак-то быстро умолкли: хоть какие деньги ни получай из-за океана, но когдаминистр культуры Романовский одним росчерком пера закрывает целые телеканалы,то оставшиеся предпочли крутить «Лебединое озеро».

За рубежом крик только начался, будет хуже, кто-тообязательно сделает представление в международный трибунал или еще вкакой-нибудь юсовский суд, я поручил Волуеву следить за новостями, а сам навстрече по поводу годовщины Кантемировской дивизии в большом зале для собранийпроизнес краткую, но прочувственную речь. Генералы и высшие офицеры встретилибурными продолжительными аплодисментами, перешедшими в положенную мне по рангуовацию. Я покровительственно улыбался и помахивал ручкой, справа налево и слеванаправо, не слишком быстро и не слишком медленно, а как должен делать отецнарода.