о материнстве и женственности и способность осмыслить «неподдающееся осмыслению» значительно важнее нежели использование данной технологии получения доказательств.

Глава 5.

Инфантицид

Нужно не отводить взгляд, а общаться с ними, набираясь тем самым опыта у таких матерей. Чем лучше мы поймем их, тем больше жизней будет спасено.

(Spinelli, 2004, р. 1555)

Нарушая самые священные табу, инфантицид является преступлением, сбивающим с толку и ужасающим как общественность, так и специалистов в области психического здоровья. Атрибуты, традиционно приписываемые материнству, гротескно искажены в этом преступлении. В него неразрывно вплетены два табу: на убийство детей и на насилие, совершаемое женщиной. Воображение публики упивается рассказами о детоубийстве, жадно, с увлечением и недоверием поглощая детали.

Инфантицид — преступление, которое может быть совершено только женщинами, поскольку закон не признает убийство ребенка в возрасте до одного года его отцом как случай инфантицида.

В соответствии с зарегистрированной статистикой, инфантицид — редкое преступление. Одной из возможных причин этого является то, что преступления неонатицида (убийства новорожденных в первые 24 часа жизни) часто не обнаруживаются. В подобных случаях младенцев убивают молодые женщины, о беременности которых окружающие люди могли даже и не знать. (Meyer, Oberman, 2001) В 2001 г. в Великобритании было зарегистрировано 2 случая инфантицида, в 1999 г. было замечено 8, из которых 7 были признаны инфантицидом (Home Office, 2003, 2004). За перевод между 1988 и 1993 гг. наибольшее количество судебных решений о виновности было вынесено в 1988 г., когда 8 женщин были признаны виновными в инфантициде, из которых 7 были осуждены условно (Home Office, 1998).

Анализ криминальной статистики свидетельствует о том, что большинство случаев убийств детей в возрасте до 6 лет их матерями рассматриваются в соответствии с «Законом об инфантициде» и что с преступниц, как правило, снимают обвинения в преднамеренном убийстве, изменяя приговор на убийство по неосторожности на основании их ограниченной/сниженной ответственности (Bluglass, 1990). Хотя некоторая доля таких преступлений совершается женщинами, страдающими тяжелыми психическими заболеваниями, среди них много и тех, кто не получал никаких психиатрических диагнозов и кто имеет различные причины для убийства своих детей, включая страх перед социальным позором, в том числе страх перед осуждением со стороны общества. А в некоторых случаях такие женщины и вовсе не намеривались убивать своего ребенка. Действительно, определенная доля случаев материнского инфантицида является результатом пренебрежения детьми или их избиения, о чем говорилось в главе 3, посвященной физическому насилию, в ходе совершения которого матери сознательно не намеривались убивать своих детей.

К женщинам, убивающим своих собственных детей, можно проявить некоторое сочувствие, если очевидно, что они сами страдают от содеянного ими, однако, если присутствуют мотивы мести либо наказания, то это снисхождение возможно в значительно меньшей степени. Женщины, которые убивают чужих детей, обычно воспринимаются как зло. Даже когда женщины явно психически больны, как в недавнем случае Андреа Йейтс из Техаса, которая убила всех своих пятерых детей, табу на материнский инфантицид может помешать пониманию ситуации. Йейтс отбывает пожизненное заключение за совершение деяния, без сомнения, являющегося поступком глубоко психически больного человека (Spinelli, 2004), и так происходит из-за того, что законодательство США не позволяет признать инфантицид преступлением. Спинелли, судебный психиатр, описывает общественную реакцию на подобные преступления следующим образом:

Материнский инфантицид, или убийство ребенка матерью на первом году его жизни, является предметом как требующим настоятельного внимания, так и отталкивающим. Убийство невинных вызывает боль, гнев и ужас. Это преступление. Это требует возмездия. Это закон. Тем не менее преступник, совершивший это деяние, часто является также и жертвой, и признание этого приводит к парадоксальному резонансу. На одной чаше весов находится образ беззащитного младенца, убитого человеком, от которого зависело его выживание. На другой — образ матери, сумасшедшей и заключенной в тюрьму за преступление, немыслимое для многих.

(Spinelli, 2004, р. 1548)

По иронии судьбы в трагическом деле «Йейтс против Техаса» присутствовало несколько повлиявшим на него ключевых факторов риска, отслеживание которых, если бы на них обратили внимание, вполне могло бы предотвратить последующие многочисленные случаи инфантицида. В них входит факт предшествовавшего психического заболевания Йейтс, история ее родов и то, что ее психическое заболевание протекало в форме депрессии, суицидальных мыслей и психоза, следовавших за рождением каждого ребенка. Например, после двух последних беременностей она четыре раза была госпитализирована в психиатрическую больницу. Кроме того, психиатрические заболевания были и у членов ее семьи, при этом ей не были предложены наблюдение и поддержка после выписки домой, где она была главным опекуном для своих пятерых детей в возрасте от 6 месяцев до 7 лет и своего больного пожилого отца.

Йейтс попала в поле зрения психиатрическим служб после рождения первого ребенка, Ноя, когда пережила свой первый психотический эпизод. Она жила в переоборудованном автобусе «Greyhound» и выражала твердые религиозные убеждения психотического характера, включавшие веру в то, что она ощущала присутствие сатаны в своем доме. Женщина была убеждена, что и сама была сатаной на момент совершения преступлений. И хотя она поставила полицию в известность о том, что сделала, по «правилам Макнотена», было признано, что отличать «правильное от неправильного» она была способна, и это послужило основанием для предъявления ей обвинения в Техасском суде.

При анализе этой трагедии Спинелли описывает трудности в выявлении, лечении и профилактике послеродового расстройства и инфантицидных тенденций в психиатрической системе, где послеродовое расстройство не нашло своего отражения в DSM-IV Американской психиатрической ассоциации (АРА, 1994) в виде отдельной дискретной категории, а инфантицид не рассматривается как особый вид преступления, связанный с этой болезнью (Spinelli, 2004). Далее я аргументированно доказываю, что концептуальная подоплека данной неспособности выявить факт инфантицида и идентифицировать послеродовое расстройство, представляющие собой серьезный риск для здоровья детей, зиждется на отказе верить в деструктивность, на которую способны матери. Сентиментальные понятия о материнстве питают этот опасный уровень отрицания.

В настоящей главе я обращаюсь к вопросам о том, как можно понять