Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Основное различие между первертными действиями мужчин и женщин заключается в цели. В то время как у мужчин действие направлено на внешний частичный объект, у женщин оно ориентировано обычно против самих себя — как против их собственных тел, так и против объектов, воспринимаемых ими как их собственные творения, т. е. их детей. В обоих случаях и тела, и младенцы воспринимаются как частичные объекты.
(Welldon, 1994, р. 477)Перверсии материнства и связь между гомицидными и суицидальными побуждениями
«Как бы это ни казалось странным, материнство является отличным средством для некоторых женщин, позволяющим им проявить свое первертное и искаженное отношение к своему потомству, а также отомстить своим собственным матерям» (Welldon, 1992, р. 63). Вместо того чтобы обратить силу деструктивной ярости на себя, такая женщина разворачивает это импульсивное желание убить в сторону ребенка как своего нарциссического расширения.
Таким образом, убийство ребенка на уровне фантазии тождественно суициду. Убивая плохую часть себя, проецируемую на ребенка, мать временно освобождается от неприемлемых аспектов своей сути, которые она не может интегрировать. Она отождествила себя с беспомощностью своего ребенка и обнаружила, что неспособность удовлетворить его потребности невыносима. Идентификация настолько непереносима, что находиться в сложившейся ситуации становится дальше невозможным.
Убийство ребенка, таким образом, бессознательно выполняет роль некой формы суицида в той ситуации, когда мать чувствует себя преследуемой ребенком. В определенных случаях, которые я рассматриваю в этой главе, угроза возникает не только на психическом уровне, но и имеет серьезные социальные последствия для молодых женщин. Зачастую это девочки-подростки, опасающиеся семейного и социального отвержения и сурового осуждения, с которыми они могут столкнуться в том случае, если их беременность не будет скрыта. Потому они и убивают младенцев, рожденных в результате тайных беременностей, находя такое решение более предпочтительным, нежели переживание чувства стыда, с которым они бы столкнулись, будь их секрет раскрыт. Для других женщин невозможность вытерпеть огромную зависимость младенцев от них, их требовательность, а также воспоминания женщин о том, как их матери также не могли удовлетворить их потребности, когда они были маленькими, порождают в настоящем борьбу между матерью и ребенком не на жизнь, а на смерть. Потребности младенца воспринимаются матерью как опасные для жизни атаки, от которых нужно защищаться. В случае длительного насилия в отношении ребенка объект сохраняется в живых, чтобы его можно было подвергать пыткам, в случае же убийства его уничтожают буквально. Роль чувства ненависти в фатальных случаях насилия в отношении детей весьма значительна (Brockington, 2004), а потому некоторые случаи инфантицида могут быть мотивированы именно чувством неконтролируемой ненависти к ребенку. Валери Синасон ярко описывает чувство ненависти и желание смерти, которые испытывают некоторые матери в отношении своих детей с трудностями в обучении (Sinason, 2007).
Инфантицид предполагает намерение убить, тогда как при других формах филицида этого не происходит. Смерть может быть какие-преднамеренным следствием длительного жестокого насилия — как это было в случае с Викторией Климби, который обсуждался в главе 3, — так и непреднамеренным следствием случайной однократной утраты контроля матерью. Примером второго варианта развития событий может быть смерть ребенка, произошедшая в результате того, что мать его слишком сильного встряхнула, и при этом ее намерение заключалось в том, чтобы заставить кричащего младенца временно замолчать, а не в том, чтобы убить его. Данный эпизод ярости, возможно, был нехарактерен для поведения матери в целом и оказался вызван накопившимся гневом, который в конечном счете невозможно было более терпеть.
Реакция шока, с которой было встречено понятие «синдром избиваемого ребенка» в 1960‑х годах, когда данное явление было впервые выявлено и описано Кемпом, по-прежнему имеет отголоски и сегодня, свидетельствуя о сильном социальном сопротивлении факту материнской ярости и материнского насилия. А это имеет потенциально опасные последствия для детей. На определенном уровне признание подобного может угрожать нашему собственному чувству безопасности и вере в ту заботу, которую мы получили в детстве, но, как отмечает Блох, страх перед инфантицидом является общечеловеческим, и он может быть обнаружен в детских играх и кошмарах (Bloch, 1978). Признание родительского желания инфантицида является еще большим табу, нежели принятие страха детей быть убитыми. «Идея о том, что дети во всем мире боятся, что их родители могут убить их, поражает; но я обнаружила, что это гораздо более приемлемо, чем возможность того, что у родителей может быть такое желание» (ibid., р. 7). Это табу по-прежнему существует, даже перед лицом суровой реальности семейного насилия. Имеются данные о том, что жертв гоминида в возрасте до 16 лет чаще убивают их собственные родители, нежели посторонние лица: «В 2002/03 году в обшей сложности было 99 жертв в возрасте до 16 лет, что на 55% больше, чем в предыдущем году, 55 человек из этих жертв (56% от общего числа) были убиты их родителями» (Home Office, 2004). Весьма тревожные статистические данные приведены в опубликованном Министерством внутренних дел Великобритании материале «Преступления в Англии и Уэльсе за 2002/2003» («Crime in England and Wales 2002/2003»), согласно которому в указанный период, как и в предыдущие годы, дети в возрасте до одного года подвергались наибольшему риску гомицида с показателем 58 человек на миллион населения (Home Office, 2004). Очевидно, что инфантицид не ограничивается исключительно областью бессознательных желаний.
Природа гомицида, совершаемого женщинами
В отличие от других разновидностей гомицида, где среди преступников превалируют мужчины (в США примерно 88%), для случаев филицида лица, убившие своих детей в Соединенных Штатах, представлены в равном соотношении матерей и отцов (Bureau of Justice Statistics, 2001; Lewis, Bunce, 2003). Это иллюстрирует характерную для насилия