Господи, теперь ему и такое представилось: Рэйчел на четвереньках на обеденном столе в столовой, совершенно голая, опирается на одну руку, а другой загребает в рот ло-мейн, и Сэм трахает ее сзади – на коленях, на столе из гарнитура в стиле шведский модерн, который Тоби позволили помочь выбирать, но на котором он сам никогда не занимался сексом. При этом Сэм тоже держит коробочку говядины ло-мейн и жрет оттуда руками.

Тоби вернулся на кухню. Теперь он увидел, что на столике у плиты выстроились шесть упаковок навороченного чая неизвестных ему марок: «Лимонный бальзам доктора Альберта», лавандовый «Райские пейзажи», «Спокойствие» с валерианой, «Спокойствие» с пассифлорой. Рэйчел терпеть не могла чай. Она пила кофе. Она говорила, что чай – просто усложненный способ потребления воды. Он был бесполезен и раздражал ее. Значит, Сэм страдает бессонницей. Приятно знать, что даже психопатам мешает спать нечистая совесть.

Тоби посмотрел под ноги. Там валялась майка, в которой Рэйчел обычно ходила на йогу, самая нелюбимая майка Тоби, с надписью: «Моя йога горяча!» Буквы были ядовито-розовые на голубом фоне. Под майкой оказались легинсы с узором из разноцветных разрядов молнии. Тоби подобрал майку. И понюхал. Рэйчел, вот она, где-то рядом. Ему захотелось сожрать майку, потребить ее, сделать так, чтобы ее не было. Не теплая ли она? Ему кажется, или майка в самом деле еще теплая?

У него в голове прозвучал голос, которой положил конец всем этим вопросам. Она была здесь недавно. Она была здесь, потому что она здесь живет. Она была здесь с каким-то другим человеком. С человеком, который пьет чай. С человеком, который ест ло-мейн. Она ходила на йогу, пока Тоби лез из кожи, чтобы его дети еще несколько недель верили в любовь матери. Она занималась сексом на этой кровати с женатым мудаком. Она была здесь. Ты узнал об этом последним, Тоби. Ты в глубокой жопе, Тоби.

Он мог бы по возвращении детей из лагеря просто привести их сюда и оставить. Он мог попросту бросить их тут, и пускай Рэйчел с ними разбирается. Но дети не заслуживают матери, которая в лучшем случае питает к ним смешанные чувства. Она совершенно точно не заслуживает этих детей. Неважно даже, что она их не хотела: она их не заслуживает, и точка.

Он поднял трубку телефона. Вот как это надо сделать. Он позвонил на ее сотовый. Сразу включился автоответчик. Он позвонил к ней в контору.

– Кабинет Рэйчел Флейшман, – услышал он голос Симоны. Она взяла трубку на первом же звонке, но ответила очень неуверенно. – Рэйчел?!

– Это Тоби. Ее что, нету?

– О! Здравствуйте, Тоби! – голос у Симоны был такой, как будто она перепуганная и потная. – Вы звоните из квартиры Рэйчел. Вы там вместе с ней?

– Ее здесь нет. Я зашел взять кое-какие детские вещи.

– Вы ее видели? Она была в квартире, когда вы пришли?

– Передайте ей: я знаю всё, и она может убираться в жопу. Я костьми лягу, чтобы она никогда не увидела детей. Мы в ней не нуждаемся. Мы ни в чем исходящем от нее не нуждаемся.

Выходя из квартиры, он заметил, что прежний ковер пропал. Вероятно, женщина-пингвин заменила его турецким ковром стоимостью в миллион долларов, о каких Тоби читал в разделе «Стиль». Тоби вышел, не заперев дверь. Пускай ломает голову, подумал он. Он вошел в лифт, который все еще пах домом. Кажется, он больше не вынесет. Может ли квартира обладать душой? Могла ли живая женщина стать привидением?

– До свидания, доктор Флейшман, – бодро сказал Джордж. Тоби отсалютовал ему, чувствуя себя в своем полном праве, и вышел.

Он не помнил, когда последний раз ел. Благодаря некоему инстинкту самосохранения вскоре после выхода из «Золотого» он оказался в салат-баре на Восемьдесят пятой улице: он стоял на подгибающихся ногах в нескончаемой очереди молодых женщин, только что после спортзала. Он посмотрел на телефон – точно так же, как они смотрели на свои телефоны, – но не знал, с чего начать. Он больше не чувствовал себя мужчиной. Через несколько минут он получил сообщение, что печень для пересадки Карен Купер будет готова раньше, чем его салат.

Когда Тоби явился в больницу, Марко Линц, хирург, информировал Дэвида Купера над уже пустой кроватью его жены. Вокруг стояли клинические ординаторы Тоби и хирургические ординаторы Марко. В палате оказался еще один человек – Филиппа Ландон. Она-то какого черта тут делает? Небось, следит за ним и доносит Бартаку, что его каждый раз нет на месте. Ну что ж, теперь он здесь.

– Доктор Флейшман, – сказала Филиппа. – Я просто подменяла вас, пока вы не пришли.

Это что, скрытое обвинение? Он что, должен был безвылазно сидеть в больнице, пока не прибудет печень? Филиппа была слишком серьезна и слишком сурова. Она вела монашескую жизнь, приспособленную к врачебным реальностям: три раза в неделю играла в ракетбол, два раза в неделю плавала в бассейне и неукоснительно приходила на работу к семи утра. Не существовало такой параллельной Вселенной, в которой Филиппа могла бы понять Тоби с его чрезвычайным стечением обстоятельств. Тоби восхищался ею, сам злился на это и немножко чванился: посмотрите на нее, она полностью контролирует свою жизнь, посмотрите, до какой степени она законтролировала свою жизнь, посмотрите на эту одержимую манией контроля и на ее унылую жизнь.

Пока хорошенький мальчик Линц читал лекцию Дэвиду Куперу, ординаторы записывали. Тоби как-то слышал, как Джоани в разговоре с Клеем описывает глаза Линца: «будто расплавленные кофейные зерна». Тоби не знал, почему это воспоминание застряло у него в голове или почему она просто не сказала «шоколадного цвета». И кстати говоря, Линц не такой уж красавчик. Нет, и всё тут.

– А она вообще знает, что происходит? – спросили из угла.

Вопрос задала женщина, которую Тоби до сих пор не замечал. Она была примерно ровесницей Карен, и в ней чувствовалась та же лощеность жительницы аптауна: волосы блонд с перышками, выглаженные парикмахерским утюжком до полнейшей прямоты, выстриженные бахромой на концах.

– Нет, не знает, – сказал Марко. Лицо женщины сжалось в плачущий кулачок.

Тоби проводил ее и Дэвида в комнату ожидания для семей. Оказалось, что женщину зовут Эми. В комнате ожидания сидели близнецы Купер и играли в X-Box. Джаспер все еще плакал, не отрываясь от игры. Дэвид подошел к ним и стал спрашивать, что заказать на ужин.

– Я была с ней в Вегасе в те выходные, после которых она попала сюда, – сказала Эми.

– Правда? – спросил Тоби. – Какая она была? То есть я хочу сказать: как она себя чувствовала?

Эмили задумалась на секунду и улыбнулась:

– Свободной. – И после паузы: – Боже, как мы пили.

– Да, – сказал Тоби. – Обычно эта болезнь прячется, прогрессирует втайне, а потом, после приема большой дозы алкоголя, выходит наружу.

Эми, кажется, поразила эта новость:

– Вы хотите сказать, что это всё из-за нашей поездки? Но мы просто поехали отдохнуть на выходные. В Вегас. Как можно не пить в Вегасе?

– Нет, это так или иначе случилось бы.