Детей у них не было, хоть они и старались. Но Нагид казалось – может быть, это хорошо, что ей не пришлось решать. У нее от природы не было желания иметь детей. Она всегда думала, что когда-нибудь их захочет, но время шло, она ходила на смотрины младенцев к друзьям и не ощущала никакого желания. Каждый месяц, когда у нее начинались регулы, она чувствовала что-то сильно похожее на облегчение.

А вот ее муж – нет. Он считал это трагедией. Он четко представлял себе жизнь, которая лежала впереди: жена, дети, служение обществу на выборной должности и защита консервативных ценностей, которые, как он считал, спасут мир. Нагид попыталась разъяснить ему плюсы бездетности: они могут путешествовать, он может выдвигать свою кандидатуру на выборах, не боясь, что детям будет его не хватать. Он может рассматривать своих избирателей, свою паству как своих детей. Он и она могут жить хорошо, без конфликтов, какие они наблюдали в других семьях, где браки, кажется, рушились под тяжестью родительства.

Но он был такой печальный, а она его любила. И они продолжали стараться, потом стали стараться сильнее, а потом начали стараться изо всех сил. В тело Нагид вливали яды, вторгались, вводили чужеродные тела, делали инъекции и стимулировали отдельные органы. Нагид становилось немного легче, когда она думала, что, совершенно очевидно, все это идет против предопределения. Ей с малых лет твердили про Бога и про то, что на все Его воля. Нагид не могла удержаться от мысли, что это – божественное вмешательство; что Бог не дает ей детей, потому что она не желает их превыше всего остального.

Муж был в трауре. Она тянулась к нему, пытаясь его утешить, но он отстранялся. Она сказала, что нуждается в утешении. Он ответил: «Тебе не кажется странным, что у тебя такая высокая потребность в сексе?» Нагид растерялась. Она никогда об этом не думала. Единственное, что она знала, – ее подруги постоянно жалуются на то, сколько секса до сих пор требуют их мужья, и на то, что им самим столько не надо. «Это некрасиво, – сказал ее муж. – Такое не подобает порядочной женщине». Она пыталась объяснять ему, что хотеть секса со своим мужем – нормально. Он каждый раз менял тему. Она уходила в туалет, смотрела в зеркало на свое прекрасное лицо и пыталась понять, что с ней не так.

В конце концов они полностью прекратили заниматься сексом. Муж хотел усыновить ребенка. Этого ей не хотелось больше всего на свете. Он предложил воспользоваться услугами суррогатной матери. Этого ей не хотелось больше всего на свете после усыновления. Они уже ни о чем не могли разговаривать, потому что любой разговор сворачивал на эту тему. Беспощадная печаль просочилась в самое основание их дома. Муж начал все дольше задерживаться на работе. Когда он приходил домой, от него пахло мускусными духами. А как-то одним прискорбным вечером Нагид вернулась домой с прогулки по парку Хай-Лайн и застала мужа на коленях с пенисом его личного секретаря во рту. Теперь она знала, что ненавистно ей еще больше усыновления.

– Наверно, это объясняет, почему он тебя не хотел, – сказал Тоби. – Потому что я даже представить себе не могу такого.

– А теперь расскажи о себе, – велела она.

Он посмотрел наверх. У нее на потолке пятен не было. Хочет ли он ей все рассказать? Хочет ли, чтобы она знала, что в его жизни сейчас чрезвычайное положение? Что его история на самом деле слегка отличается от той, что он рассказывал неделю назад?

– Моя жена – никуда не годная мать, – сказал он. – Но она хотела детей. Просто она так и не научилась их любить. Так и не научилась любить нас.

Нагид ждала. Он не хотел ей больше ничего говорить – в основном потому, что не знал: что можно ей рассказать, чтобы не быть похожим на всех женщин, которые исповедовались ему. Они всегда казались ему ужасно виктимными. Они так рассказывали про измены, причинившие им боль, и про страстную любовь, перешедшую в равнодушие, что Тоби задумывался: интересно, как выглядят все эти истории с точки зрения мужей. Тут ему опять представились Рэйчел и Сэм с коробочками ло-мейна. Интересно, что она рассказывает Сэму про Тоби? Не может же она, в самом деле, сказать: «Я стала совершенно другим человеком и поставила себе другие цели, не предупредив об этом мужа». Наверно, что-нибудь вроде: «Он был лентяй и мстил мне за то, что я хотела достичь большего в жизни».

– Ты не хочешь как-нибудь сходить в ресторан поужинать? – спросил Тоби.

Нагид похотливо улыбнулась:

– Я предпочитаю доставку на дом.

– Нет, серьезно. Мне хочется узнать тебя получше. Сводить тебя куда-нибудь.

– Не могу. Я все еще разбираюсь с мужем и пока не хочу бывать на людях с другим мужчиной.

– Потому что это причинит ему боль?

Она промолчала.

– Но ты же за ним больше не замужем.

Она рассмеялась:

– От развода люди не становятся менее женатыми.

То ли его сны были слишком правдоподобны, то ли он так и не заснул по-настоящему, но когда он проснулся субботним утром, ему не хотелось открывать глаза. Всю ночь он промучился в каких-то сумерках, где сон вроде бы делал поползновения, но приходили только галлюцинации. Он забыл закрыть жалюзи, и комнату пронизывал нестерпимо яркий свет. Кондиционер теперь работал, но со странным звуком. Тоби до сих пор спал, сдвинувшись к одной стороне кровати, и каждое утро ему было стыдно за самого себя. Он закрыл глаза и стал обыскивать собственные мозги в поисках мысли, которая его тревожила. Но ничего не нашел. В квартире было так тихо, что это мешало ему думать.

Почему он всю жизнь чего-то боится – до побеления костяшек пальцев? Отвращение вспыхнуло в нем, и он понял, что не сможет вынести этот день, что будет все время себя грызть. Он послал эсэмэску Сету, но тот не ответил. Вероятно, валяется в ступоре после экстази и кокаина вчерашней ночи. С некоторой опаской он послал эсэмэску мне:

Я ответила, что мы едем в клуб, где есть бассейн под открытым небом.

Поедем с нами! Потом устроим барбекю.

Тоби выглянул на улицу. Кроны деревьев не двигались. Было семь утра, и прохожие на улице обмахивались, спасаясь от жары. Диктор телевизора в такси не соврал. Жара никуда не делась. Он послал ответ:

Когда поезд отъезжал от Пенсильвания-стейшн, телефон Тоби плямкнул. Это Сет ответил на его эсэмэску.

Мы циркулируем

Угу, в Нью-Джерси я не ездок

Никакое барбекю и никакие водоемы не заманят меня в пригороды

Поужинаем сегодня? В. хочет с тобой познакомиться