– Ну, не знаю, примерно с неделю назад. Говорил, что едет сраскопок в Сирии, там месье Парро, кажется, копает.

– А два француза, Андре и Жюве, при тебе не появлялись?

– Как же, – ответила Виктория. – У одного еще заболел живот,он ушел в дом и лег.

– Это были наши люди, – сказал Эдвард.

– А зачем они приезжали? Меня искали?

– Н-нет. Я понятия не имел, где ты. Но Ричард Бейкернаходился в Басре одновременно с Кармайклом. Была мысль, не передал ли Кармайклчто-то Бейкеру?

– Он жаловался, что у него в вещах рылись. Нашли оничто-нибудь?

– Нет. Ты постарайся вспомнить, Виктория, месье Лефаржприезжал до этих двоих или позже?

Виктория отчаянно наморщила лоб, соображая, какой образдействий приписать мифическому месье Лефаржу.

– Это было… Да, точно, накануне того дня, когда приезжалиони, – наконец заключила она.

– И что он делал?

– Ну что? Пошел на раскопки с профессором Понсфутом Джонсом.А потом Ричард Бейкер увел их в дом смотреть ценные находки.

– Значит, пошел в дом с Бейкером. И они разговаривали?

– Наверно. Не станешь же рассматривать разные интересныепредметы в полном молчании, правда?

– Лефарж, – задумчиво повторил Эдвард. – Что еще за Лефарж?Почему у нас на него ничего нет?

Викторию так и подмывало ответить: «Он родной брат миссисХаррис».[131] Но она сдержалась. Очень это удачно она придумала месье Лефаржа.Он теперь уже ей ясно представлялся – такой хилый, болезненный молодой человекс усиками и черными волосами. И когда Эдвард попросил, она описала его точно иподробно.

Автомобиль уже ехал по окраине Багдада. Но вот Эдвардсвернул на улицу, застроенную виллами в псевдоевропейском стиле, с балконами исадиками. Перед одной из вилл стоял большой загородный автомобиль. Эдвардостановился позади него, и они с Викторией вышли и поднялись по ступенькам накрыльцо.

В дверях их встретила сухощавая смуглая женщина, Эдвардзаговорил с ней по-французски, и притом очень быстро, так что Виктория, знавшаяфранцузский не ахти как, поняла только общий смысл: вот эта девушка, и переменыдолжны быть произведены немедленно.

Француженка обратилась к Виктории и вежливо пригласила ееследовать за собой.

Она привела ее в спальню, там на кровати было разложенооблачение монахини. По знаку француженки Виктория все с себя сняла, наделагрубую шерстяную рубашку, а поверх – темную ризу в широких средневековыхскладках. Француженка приладила ей на голову монашеский плат. Виктория украдкойвзглянула в зеркало: бледное простое личико в обрамлении пышного белого платка,мелко собранного под подбородком, выглядело каким-то неземным и невинным.Француженка надела ей на шею нитку деревянных четок. И после этого ее,шаркающую по полу подошвами слишком просторных грубых башмаков, вывела кЭдварду.

– Годится, – одобрил Эдвард. – Смотри все время в пол,особенно при мужчинах.

Затем к ним вышла сама француженка, тоже одетая монахиней.Эдвард проводил их к большому автомобилю, за рулем которого теперь сидел рослыйсмуглый мужчина в европейском платье.

– Дальше все зависит от тебя, Виктория. Выполняй в точностито, что тебе будет сказано, – произнес Эдвард с металлом в голосе.

– А ты разве не едешь, Эдвард? – жалобно спросила Виктория.

Он улыбнулся.

– Мы увидимся через три дня, – сказал он. И с прежнейвкрадчивостью тихо добавил: – Не подведи меня, дорогая. Только тебе одной подсилу это дело. Я тебя люблю, Виктория. Не рискну при людях поцеловать монахиню– но хотел бы.

Виктория по-монашески скромно опустила глаза, выполняяполученные наставления, – но в действительности просто пряча взыгравшую ярость.

«Ну Иуда!» – мысленно выругалась она.

А вслух все так же любовно произнесла:

– Я, похоже, и вправду твоя христианская раба.

– Ну и умница, – сказал Эдвард. – И не волнуйся. Документы утебя в полном порядке, на сирийской границе все пройдет без сучка и задоринки.Кстати, твое церковное имя – сестра Мария. Все бумаги у сестры Терезы, котораятебя сопровождает, и она будет распоряжаться, а ты только смотри все выполняй –не то, я честно тебя предупреждаю, быть беде.

Он отошел от дверцы, приветливо помахал рукой, и автомобильтронулся.

Виктория откинулась на спинку сиденья и приняласьобдумывать, как вести себя дальше. Можно, проезжая через Багдад или насирийском пограничном пропускном пункте, поднять шум, закричать: «Спасите!»,заявить, что ее увозят насильно, против ее воли, – словом, так или иначевыразить протест не откладывая.

К чему это приведет? Ясно, что всего вероятнее – к гибелиВиктории Джонс. Виктория заметила, как сестра Тереза деловито спрятала в рукавемаленький пистолет. Ей не дадут возможности высказаться.

А можно подождать до Дамаска. И выразить протест там. Вероятно,исход будет тот же. Или ее слова опровергнут с помощью показаний шофера имонахини-спутницы. Предъявят документы, что она психически больна.

Самое правильное – принять их план и выполнить все, как онитребуют. Вернуться в Багдад под именем Анны Шееле и сыграть роль Анны Шееле доконца. Потому что тогда, напоследок, неизбежно наступит мгновенье, когда онаочутится вне их власти, и Эдвард утратит контроль над ее действиями и словами.Если поддерживать в Эдварде уверенность, что она пойдет ради него на все, то вконце концов она окажется одна, когда надо будет встать перед делегатамиконференции и предъявить подложные документы, – и Эдварда там не будет. Чтоможет ей помешать тогда заявить: «Я – не Анна Шееле, а эти бумаги ложные исфабрикованные»?

Как это Эдвард не предусмотрел такую опасность? Вот уждействительно тщеславие – слепящая сила. И ахиллесова пята.[132] Надо еще иметьв виду, что Эдварду и его дружкам для выполнения их замысла без Анны Шееленикак не обойтись. Подыскать другую девушку, похожую на Анну Шееле – чтобы дажешрам был в том же месте, – не так-то просто. Виктория вспомнила, что у Дюбоскав «Лионском почтовом» был шрам над бровью, а также искривленный мизинец, одноот рождения, другое – результат несчастного случая. Такие совпадения бывают,надо думать, крайне редко. Нет, эти «сверхчеловеки» нуждаются в маленькойсекретарше Виктории Джонс, а не она в них. И поэтому они у нее в руках.