для лечения. Наибольшее возмущение Коцовского вызвал иеромонах Герасим, которого он назвал пьяницей и «грубым необразованным мужиком». «Бледный и истощенный, вследствие всяких эксцессов, с плутоватыми, маленькими, блуждающими глазами, Герасим производит отталкивающее впечатление», – пишет Коцовский. Психиатр обвинил монахов в нарушении сексуальных норм по отношению к верующим, указав, что иеромонах Иннокентий принимал верующих в исподнем и заставлял этих молодых девушек чесать и покрывать его тело поцелуями[566].

Эти негативные описания религиозных и мирских целителей российскими психиатрами не были безосновательны. Сам Синод учредил комиссию, в которую вошли духовные лица и миряне, для расследования обвинений, выдвинутых против Балтского монастыря[567]. Более того, поскольку церковные иерархи придерживались достаточно узкого понимания чудес (как обсуждалось в главе 1), наличие в комиссии врачей для проверки чудесных исцелений приветствовалось.

Однако, как поборники научных знаний и собственного опыта, российские психиатры, как правило, концентрировали внимание на негативной стороне народного целительства[568]. Как и их европейские коллеги, они выступали против всех суеверий в целом и отказывались признавать или не могли понять, что в основе духовных исцелений лежал тот психологический комфорт, который монахи и мирские целители обеспечивали своим пациентам. Они не были готовы делить сцену с этими целителями и их ненаучными методами. Напротив, они стремились распространить авторитет современной науки на сферу заботы о теле и разуме, в то время как показатели эффективности у современной им медицины были не лучше, чем у «альтернативных психотерапевтических методов»[569].

Чувствуя, что на них ополчились все, психиатры начали высказываться против опасности государственного контроля и возможности контроля репрессивной автократической системы над научным знанием. Неудивительно, что в то же время усилились и их атаки на православную церковь, считавшуюся в то время оплотом государства. Разоблачая духовных целителей и утверждая, что у медицины есть гуманные средства, психиатры рассчитывали завоевать доверие образованного общества и, таким образом, отвлечь внимание от собственных неудач. В то же время им приходилось разрабатывать достоверные теории психических заболеваний и кликушества, чтобы продемонстрировать искреннее желание помочь населению в целом.

Истерия или сомнамбулизм?

Итак, как российские психиатры, обозначив свою территорию в качестве экспертов, диагностировали кликушество и предлагали лечить это явление? Поскольку российские психиатры использовали разные европейские теории относительно истерии, дискуссия сосредоточилась на том, классифицировать ли бесоодержимость как истерию или же как проявление сомнамбулизма. Истерия была, безусловно, самой загадочной диагностической категорией, поскольку «она неуловимо колебалась между органическим и психологическим» и дискредитировалась предположениями о том, что истерики могут симулировать свои недуги. Симптомы истерии

были неоднородными, причудливыми и непредсказуемыми: боли в гениталиях и животе, стреляющие [от] макушки до кончиков пальцев ног, поднимающиеся в грудной клетке и вызывающие спазмы в горле (globus hystericus); нарушения дыхания; подергивания, тики и спазмы; нарастающая тревога и эмоциональные всплески; одышка и слезотечение; более острые припадки, параличи, судороги, гемиплегия[570] или каталепсия – каждый из которых мог сменяться другим с головокружительной скоростью и часто без очевидных органических источников[571].

Симптомы кликуш, такие как судороги, боли в животе, ком в горле и каталепсия, легко подпадали под описание истерии. Тот факт, что большинство одержимых в России составляли женщины, также побудил врачей диагностировать болезнь как форму женской истерии, что подчеркивает женоненавистнический характер медицины XIX века с ее отношением к женскому телу и приписыванием истерии женским половым органам. Даже те российские психиатры, которые предпочитали диагностировать кликушество как форму сомнамбулизма – аномального промежуточного состояния между бодрствованием и сном, при котором люди после пробуждения не помнят, что делали, – не могли избежать предположений о том, что причиной психических расстройств у женщин могли быть нарушения менструального цикла или болезни матки, а также чрезмерная сексуальная стимуляция или, напротив, подавление сексуальности. Ярлык сомнамбулизма лишал кликуш свободы воли, поскольку врачи считали, что в сомнамбулическом состоянии их действиями управляло подсознание. С другой стороны, истерия как диагностическая категория наделяла кликуш некоторой ответственностью за их действия. Врачи полагали, что истерические симптомы «часто были сфальсифицированы – характерная слабость для пола, чье поведение испорчено неискренностью, лживостью и неконтролируемой эмоциональностью»[572].

К середине 1890‐х годов российские психиатры придут к общему заключению, что в случаях истерии или demonomania (латинский термин, который психиатры иногда использовали для обозначения одержимости бесами) среди крестьян в равной степени следует винить окружающую среду, а также низкое духовное и интеллектуальное развитие русских людей. Опираясь на более ранние медицинские наблюдения, они утверждали, что плохие материальные условия и психологическое напряжение повседневной жизни побуждали женщин, разделявших суеверные представления о демонах и колдовстве, становиться кликушами[573]. Две эпидемии одержимости в 1890‐х годах предоставили психиатрам поле для разработки их теорий. Обе эпидемии подтверждали теорию французского психиатра Ж.‐М. Шарко о том, что мужчины могут становиться жертвами истерии так же легко, как и женщины. Российские психиатры, однако, утверждали, что «в зависимости от пола истерия имеет различные причины»[574]. Они утверждали, что мужчины могут становиться жертвами истерии в исключительных обстоятельствах, таких как свадьбы, сопровождающихся избыточным маскулинным поведением, подразумевающим пьянство. Женщины же, напротив, якобы биологически предрасположены к истерическим эпизодам.

Пример такой обусловленности истерии по половому признаку привел московский психиатр В. И. Яковенко. В 1895 году он служил психиатром и был командирован правительством расследовать дело о вспышке одержимости, поразившей участников свадебного торжества в селе Новгородово Подольского уезда Московской губернии. Он обнаружил, что в истерию впали 60% участвовавших в праздновании мужчин по сравнению с 43% женщин, хотя число заболевших женщин и превышало число мужчин в соотношении 3:2. Яковенко объясняет мужскую истерию, в том числе случившиеся с женихом конвульсии, употреблением слишком большого количества алкоголя в течение трех дней при недостаточном количестве сна. По его мнению, у них не было естественной предрасположенности к психическим заболеваниям. Но даже имея на руках сведения о пьянстве и недосыпании, Яковенко назвал виновницей эпидемии невесту, которая первой испытала истерические симптомы. Ошибочно решив, что крестьянки не употребляют алкоголь, так как слишком заняты приготовлением пищи, Яковенко искал другие причины истерии среди женщин, сосредоточив все свое внимание главным образом на невесте. Невеста, пишет Яковенко, после трехдневного застолья страдала от крайнего изнеможения. Он представляет ее как развратницу с ненасытным сексуальным аппетитом. Обвиняя ее в половых излишествах во время свадебного торжества, Яковенко списывал ее состояние на притворное подражание выходкам кликуш, которых она, по предположению Яковенко, видела раньше, и сильному суеверному страху того, что на свадьбе