с меня спасительное одеяло. Все уставились с интересом, будто видели голого молодого мужчину впервые. Едва сдерживая сильное желание прикрыться руками, я старался не смотреть на женщин, чувствуя, как горят уши и лицо. Доктор, повеселев, что-то сказал остальным, Лиина Игнатьева перевела с улыбкой:

— Он говорит, что вы стеснительный парень, и это хорошо, раз краснеете, значит, мы вам нравимся, а раз так, вы быстро поправитесь. Еще он сказал, что проявление подобных чувств при женщинах свойственно только выздоравливающим оптимистам, а это означает, что скоро вы пригласите их танцевать.

Внезапно мне захотелось ответить шуткой: — Скажите им, что я непременно сделаю это, когда мне дадут штаны.

Ответ понравился, а вот пояснение сестры меня озадачило.

— В нашей клинике больные обходятся рубахами до колен, такова разумная традиция, — пояснила она. — Лишнее белье мешает не только больным, а и медперсоналу, и не способствует лучшей гигиене. Даже вам, человеку из другого мира и традиций, не сделают уступок. Так что привыкайте показывать медперсоналу все, что у вас есть, по их первому желанию.

Давая понять, что на первый раз обход задержался у меня дольше, чем обычно, все двинулись вслед за профессором, кивая по очереди на прощание. Дверь закрылась и сиделка, укутав меня одеялом, дала мензурку, которую я выпил, и вновь уснул.

Проснулся утром, не чувствуя боли, удивительно бодрый и голодный. Сиделки не было, и я решил осмотреться. Палата метров пятьдесят, не менее. Койка одна, но есть место напротив и для второй, где, как и у меня, над головой распятье Христа, розетки для аппаратуры, кнопки вызова, словно в самолете. Под одной увидал мнемонику с подносом и дымящийся супницей, захотелось есть. Интересно, если нажать, что принесут? Бульон, кашу, картофельное пюре или кефир? Попить тоже не мешало бы. На тумбочке справа заметил кувшин и кружку. Налил и приложился, на удивление это оказалось вино. Вылил содержимое кружки обратно, открыл тумбочку и внутри нее обнаружил небольшой аккуратный чемоданчик, который видел раньше в каюте капитана.

Я не заметил, как бесшумно открылась дверь и в палату зашла сиделка. "Бонжур, месье", — пропела она и с очаровательной улыбкой тряхнула копной рыжих волос. В руках сиделка держала полотенце. "Бонжур", — пробурчал я и жестом попросил пить, та с готовностью схватила кувшин с вином и налила до краев кружку.

— Это вино, а хочется пить, — я уже начал сердиться.

Она, сделав удивленное лицо, произнесла с недоумением: — Во Франции, если хотят пить, то пьют вино, сэр.

До "сэра" по-прежнему еще не дошло. — Разве больному можно пить вино? Может быть, еще предложите и коньяк?

— Нет, — теряя терпение и пока еще не понимая моего упрямства, произнесла: — Коньяка вы не получите, а вино легкое и у нас в клинике его пьют все. Так положено.

Я разозлился, поняв, что, кажется, опять обмишулился, к тому же очень хотелось пить: — А я ваш сидр пить не собираюсь, дайте мне минеральной воды!

Все еще не понимая моего упрямства, она подошла к телефону на столике, и что-то сказала в трубку. Только сейчас я заметил, что на часах половина шестого. Мне стало неудобно за мой каприз. Мог бы и выпить кислятинки, если действительно пить хочется, сказал сам себе, глядя на надувшую полные губки сиделку. Захотелось извиниться, но решил подождать. Через минуты набриалиненый санитар вкатил тележку с подносом, на котором стояли три литровые бутылки минеральной воды. Поставив поднос на тумбочку, он молча удалился, аккуратно прикрыв двери. Сиделка налила полную воду в чистую кружку, и, подхватив меня за шею, приподняла с подушки, преподнеся воду ко рту. Я уже не протестовал, а жадно пил, ощущая шеей ее упругую грудь. Было чертовски приятно за такой сервис и внезапно впервые пришла в голову мысль, что нужно радоваться, что остался жив.

— Доброе утро, — раздался голос Лиины Игнатьевны, бесшумно вошедшей в палату. — Я вижу, что вы себя прекрасно чувствуете. Посмотрим, как ваш перитонит. Ваш аппендикс лопнул, разлился и отравил весь организм. Началось заражение крови, так ведь говорят в России?

— Так, — согласился я и спросил: — Сколько я здесь пробуду?

— А это решит доктор. Для начала давайте сделаем перевязку, — она подозвала сиделку.

— Мариэль учится в колледже, кстати, ей всего пятнадцать и она уже мечтает стать доктором, — произнесла сестра, подмигнув мне.

Я подумал, что про ее возраст она сказала мне не случайно.

— Если кстати, то я уже женат и у меня двое детей, — выпалил на всякий случай.

— Вот уж не думала, — удивилась сестра и, видимо, перевела мои слова девушке. Та тоже не скрывала удивления, оглядев меня с ног до головы. Это ее движенье напомнило, что по-прежнему голый, я покраснел и замолк.

— Мариэль и я думали, что вы еще совсем мальчишка, вот и удивились. Семейное положение для французов не помеха, это мы, русские, считаем, что оно обязывает к воздержанию. Я говорю вам для того, чтобы вы не обижали невниманием сестер, они француженки, и этим все сказано. Главный врач считает, что интим сильнее многих лекарств, и он прав, вы еще в этом убедитесь. Я даже рекомендую вам поухаживать за сестрами, это им льстит. Русских мужчин во Франции всегда считали сильными и мужественными, не разочаровывайте их.

— Скажите, какой у вас обычно вес? — Лиина уже закончила перевязку и смотрела на мою "доску объявлений" на спинке кровати.

— Шестьдесят пять, — соврал я, до шестидесяти двух я дотянул только один раз.

— Мало. Доктор сказал, что вы неплохо сложены, и дал задание довести вес до семидесяти. Есть хотите? Возьмите на тумбочке меню, я перевела названия блюд. Выберите, что хотите, и не стесняйтесь, все входит в оплату вашего пребывания здесь. Сладости и фрукты в рефрижераторе, он слева от вас в тумбочке. Сами пока не тянитесь, вам еще дня два двигаться придется с помощью, хотя вы собачей породы, так быстро у вас заживает рана. Сиделки у нас всему обучены — и помоют, и побреют, накормят, напоят, и спать уложат.

В ее словах я убедился вскоре. Сиделка побрила меня, вымыла до пояса, не пролив ни капли на постель. Заминка произошла только при выборе пищи. По твердому убеждению, на опыте операции аппендицита у матери, в послеоперационные дни нельзя есть острое, жареное, о чем я поведал сиделке. Мариэль удивилась и позвонила старшей сестре, что я отказался от мясного. Та, придя по вызову, узнав причину, рассмеялась.

— Я работаю здесь пятнадцать лет и не знаю случая, когда бы от куска мяса больному мужчине стало плохо.