* * *

На следующий день после ввода американских войск вместе с Генрихом, который знал английский, я явился в американскую комендатуру. Возле здания была выставлена охрана. Солдаты смеялись, курили, что-то пили из бутылок, жадно всматриваясь в мимо проходящих девушек и молодых женщин. Генрих что-то сказал им, и нас беспрепятственно пропустили вовнутрь. Мы зашли в кабинет, куда нас направили на входе. Приём вёл мужчина преклонного возраста в звании полковника. Выяснив, что я русский, он пригласил переводчика, после появления которого Генриха попросили покинуть кабинет и ожидать в приёмной. Мы остались втроём. Меня попросили изложить о том, что со мной произошло. Я коротко попытался это сделать. Чем дольше я рассказывал, тем внимательнее меня слушали. После завершения моего краткого повествования полковник встал, вышел из-за стола, подошёл ко мне и крепким рукопожатием и похлопыванием меня по плечу завершил наш разговор. В свою очередь он проинформировал меня об освобождении концентрационного лагеря Маутхаузен американскими войсками, о завершении жизни немцев, которые не успели из него бежать, в том числе и коменданта лагеря. На вопрос о судьбе военнопленных полковник ответил мне, что истощённых узников поместили в американский госпиталь, но основную массу пленных отправляют в свои страны, в том числе и советских военнопленных. Я думал о Женечке. Наверное, она сейчас едет на свой Урал. На мою просьбу о включении меня в ряды американской армии, пока не подойдут советские войска, он с радостью дал согласие.

– Николай, вы мужественный человек. Наша армия почтёт за большую честь, если вы будете служить в ней.

Я был растроган таким приёмом! Всё оказалось намного проще, чем я думал. Полковник отдал распоряжение, и мне выдали форму и боевое оружие – автомат с полным боекомплектом и снаряжением.

Началась моя непродолжительная служба в американской армии. Это было совсем другое, иной мир, иные люди, иные взгляды на жизнь. Меня определили в пехоту. Командир взвода свёл меня с Джеком, который немного говорил по-русски, некоторые солдаты говорили по-немецки, так что общаться с ними я мог. Непосредственных наступательных операций не проводилось, только акции по зачистке. Приходилось периодически вылавливать запрятавшихся фрицев. С Джеком я быстро сдружился. Ему было двадцать пять лет, он бы из штата Оклахома, дома его ждали жена и маленькая дочь. Джек с радостью показал мне фотографию своей семьи. Служба была неутомительной. Больше всего я не понимал, почему у них служба является работой. Если части не участвовали в военной операции, то был установлен десятичасовой рабочий день, по завершении которого солдат шёл отдыхать, а на его место заступал другой. Всем предоставлялись выходные дни и положенные отпуска. Я внутри себя возмущался: война идёт, а они – отдыхают! Войска встали на западной части Линца, разделённого Дунаем. Американцы говорили, что правую сторону освободит Красная армия, которая уже где-то на подходе. Я не уходил домой после положенного времени, оставался во вторую смену. Так мне казалось, я больше уничтожу фашистов и отомщу за своих товарищей, погибших в лагере. Джек пробовал объяснить мне, что моё поведение бессмысленное, но я был непреклонен в своём решении. Меня оставили в покое. Фактически я постоянно находился в войсках. Я отказался от заработной платы, которая была положена мне за службу. Мне хватало солдатского пайка.

«Зачем мне их доллары?» – рассуждал я.

Иногда я брал выходной, чтобы навестить своих приёмных родителей, Марту и Генриха. Они были очень рады за меня. Марта просто расцветала, когда я вваливался к ним в дом, да ещё и с новым своим товарищем Джеком. Солдатский паёк мне казался диковинным. Это был приличный набор продуктов: кофе, консервы мясные и рыбные, галеты, халва, шоколад, бульонные пакетики, виски, минеральная вода. Больше всего меня удивлял хлеб! Это был небольшой сухарик, который при попадании на него воды превращался в булку свежего, мягкого хлеба! Кроме продуктов, в солдатский комплект входила личная надувная ванна, зеркало, бритвенный набор, одеколон и ароматное мыло, небольшая аптечка. Американские солдаты были весёлыми, нежадными, гостеприимными и очень общительными парнями. Мне они нравились. Их открытая улыбка была притягательной. Такой же был и Джек. Через пару недель я уже знал всё и всех во взводе. Они хлопали меня по плечу и весело приветствовали: «О, Коля! Николай! Good!» В их глазах я был героем!

В мае в восточную часть Линца вошли советские войска. Третий Украинский фронт вышел к Дунаю, где и произошла встреча с союзными американскими войсками.

После этого события я был вновь приглашён к полковнику. Он встретил меня радушно. Вызвали и Джека, чему я был очень удивлён. Мы разговаривали без переводчика с помощью моего американского товарища, который переводил нам. Полковник спросил меня, сохранилось ли у меня намерение перейти на советскую сторону.

– Николай, вы – хороший солдат! Желаете ли вы перейти на восточную сторону Дуная и вернуться к Советам?

– Да, конечно! – несколько разволновавшись, ответил я.

– А знает ли молодой человек, что его там ждёт? – продолжил диалог полковник.

– А что там меня может ждать? Буду служить в Красной армии и бить врага до последнего фашиста! – не мог успокоиться я.

Полковник понимающе улыбнулся.

– Вы – хороший и мужественный солдат! Сын своей великой страны! Но вы совсем не знаете, что с вами сделает Сталин! Вас сгноят в лагерях, не уступающих ничем фашистским!

– Это неправда! Это ложь! Я не верю! – возмущённо кричал я, забыв о всякой субординации.

Тут включился Джек.

– Коля, это правда. Тебе лучше остаться в Австрии у своих приёмных родителей или быть солдатом американской армии.

Я был потрясён таким поведением, как мне казалось, моего друга!

– Николай, в твоей стране тебя объявят предателем со всеми вытекающими последствиями. Тебя посадят лет на десять, а может быть, и больше. Тебе не простят ни жизнь в Австрии, ни службу в американской армии. Подумай, Коля. Поедем лучше после войны ко мне, женишься на американской девушке, если захочешь, то можешь продолжить свою службу в армии.

Я не мог слушать всё это! Прервав его, кое-как сдержался, чтобы не заехать ему в морду!

– Замолчи! Ты ничего не понимаешь! Какой я предатель! Я никого не предавал! Меня поймут! Я возвращаюсь к своим! Разговор на этом окончен. И чем быстрее это произойдёт, тем лучше для всех. Прошу сообщить обо мне в советскую комендатуру на восточной стороне Линца.

Вновь заговорил полковник. Джек перевёл мне. Мне предлагалось завтра к восьми утра явиться в американскую комендатуру, откуда меня отвезут на машине на советскую сторону. Полковник был явно разочарован. Он с каким-то странным чувством посмотрел на меня. Я же от возбуждения и радости больше ничего не мог слушать. Завтра, завтра я буду среди своих! Быстрее бы прошла эта ночь!

Мы вышли из комендатуры вместе с Джеком. Он был невесел, таким я его ещё не видел.

– Коля, – обратился он ко мне, – не думай, что всё, что я тебе говорил, это по поручению полковника. Всё, что ты услышал, это правда! Мы не вербуем тебя и не заставляем предавать свою Родину. Мы предостерегаем тебя. Ты многого натерпелся и перенёс. Мы с полковником хотели тебе просто помочь.