знает несколько имен теоретиков музыки, которые занимались, в частности, расчетом интервалов и построением звукоряда, например имена Эратосфена Киренского и Дидима Александрийского (вт. пол. I в. до н. э.); а также практиков, из которых самым известным был Ктесибий (III в.). Уже в римскую эпоху Птолемей во II в. н. э. в своей трехкнижной «Гармонике» подвел исчерпывающее и наглядное сопоставление многочисленных музыкальных учений, кроме того, он лично повторял все важные эксперименты. Важнейшие трактаты принадлежат Плутарху из Херонеи (ок. 46 — после 119 г. н. э.), Алипию, Аристиду Квинтиллиану (II или III вв.) и Гауденцию (III в. н. э.). Большой популярностью пользовалось неопифагорейское сочинение Никомаха «Руководство по гармонике», которое было написано в духе среднего раннего неоплатонизма. Возможно, Никомаху принадлежал и более обширный труд на ту же тему.

Римлян с наукой музыки познакомил Теренций Варрон («О науках»), и она получила здесь питательную почву. Практическому складу характера римлян еще в большей степени, чем у греков, импонировало нравственно-воспитательное значение музыки, поэтому основные греческие теории музыки так или иначе переводились на латинский язык, а что касалось практики, то тут римским инженерам не было равных: усовершенствовались почти все музыкальные инструменты (см., например, у Витрувия: Vitr., X, 8). С переменным успехом проводились кампании по искоренению «идейно чуждых римскому человеку» ладов, наклонений и инструментов. О музыке писали и не очень профессиональные люди — Цицерон, Папиний Стаций (ок. 40–96 гг. н. э.) и Цензорин («О дне рождения»), Макробий (р. ок. 400 г., «Комментарий на “Сон Сципиона”»), и грамотные музыковеды — Альбин (II в н. э.) и Аврелий Августин («О музыке» в шести книгах). «Введение в гармонику» Гауденция было известно в переводе Муциана.

Наконец, весьма солидную компиляцию всех предшествующих музыкальных учений предпринял Боэций в трактате «О наставлении в музыке». В первых трех книгах он воспроизводит учение Никомаха, в остальных двух — отрывки из книг Евклида, Гауденция, Птолемея и других. Исследованием же музыкальных пассажей у Исидора занимался К. Шмидт. Тщательно сравнив фрагменты, посвященные музыке, у Августина, Кассиодора и Исидора, он пришел к выводу, что все эти три сочинения относительно независимы и восходят к какому-то неизвестному нам четвертому латиноязычному источнику[663]. Что касается философского осмысления места музыки в мире, Боэций придерживается неоплатонизма и неопифагорейства с их презрением ко всему материальному: он делит музыку на мировую (небесную, математическую гармонию), человеческую (умопостигаемую) и инструментальную (ту, которую издают инструменты, — она

третьеразрядна). Настоящая музыка существует в уме Бога в виде математических пропорций, поэтому музыку нужно слушать не ушами, а умом. Применительно к тварному миру музыка — гармония космоса и человека, души и тела, ее математическая рациональность — следствие рационального творения всего мира. Поэтому настоящий музыкант — это математик и философ, он поднимается умом от презренного ощущения к числовым абстракциям, обращая, тем самым, душу на путь к Богу и спасению. Такая позиция оставалась официальной в течение всех средних веков, то есть до времен Данте. Но так или иначе даже самая теоретическая из трех видов (наряду со светской аристократической и народной) средневековой музыки — церковная — была вынуждена временами опускаться до практики, поскольку необходимо было организовывать музыкальное и хоровое сопровождение служб. Например, заметно, что епископ Исидор с теории быстро сворачивает на хореографию и аккомпанемент: большая часть титула «О музыке» касается как раз инструментальной музыки.

В целом, бросая на античную теорию музыки взгляд из XXI века, мы должны сказать, что проект музыки как естественной науки с математическим аппаратом, в отличие от астрономии, не состоялся. И то, что трактат Боэция был учебником в Оксфорде еще в XVII в., свидетельствует, на наш взгляд, не о гениальности его автора, а об отсутствии возможностей творческого развития этого вида знания. На деле музыка оказалась в гораздо более сильной зависимости от эстетического восприятия, чем это предполагали вначале, следовательно, для ее достойного представления на теоретическом уровне была необходима такая философская дисциплина, как эстетика, которая появилась только в середине и конце XVIII в. в работах А. Баумгартена и И. Канта.

VII. Астрономия

Общими принципами античной космологии были следующие четыре.

1. Представление о сферическом небосводе, «сфере неподвижных звезд» и сферах планет, Солнца и Луны. Оно восходит к пифагорейцам.

2. Идея одушевленности небесных тел была столь же древней, сколь и сама религия. Одушевленными их считал и Платон, и даже прагматичный Аристотель мыслил за движениями планет некий неподвижный Ум-перводвигатель.

3. Принцип небесного совершенства. Он распадается на две части, то есть на так называемую аксиому движения Платона и на доктрину идеальности, божественности и неизменности небесных, «надлунных» тел и их движений. Аксиома движения состояла в том, что все светила движутся равномерным круговым движением; хотя она названа по имени ее главного популяризатора, как принцип она была зафиксирована еще у Филолая, а восходит к еще более ранней пифагорейской традиции. Это была вполне научная рабочая гипотеза, возникшая на основе наблюдения за звездами и перенесенная по аналогии на другие небесные тела ввиду родства их природ (современная наука поступает так же, стремясь объяснять непонятное через понятное в аналогичных ситуациях). Учение о божественности небесных тел и о всеобщем небесном совершенстве, напротив, сравнительно позднее. Оно впервые зафиксировано у Платона и развито Аристотелем. В обоих случаях оно превратилось в антинаучную догму, которая на протяжении двух тысяч лет мешала видеть переменные явления в астрономии.

4. Принцип музыки сфер, предложенный Филолаем. Правда, он разделялся не всеми, например Аристотель замечает, что «теория эта изящна и поэтична, однако дело не может обстоять таким образом»[664]. Вопреки мнению Платона[665], небесная гармония связывалась пифагорейцами не с математикой космоса, а с его физикой («Не бывает звука без движения», — писал Гиппас). Наконец, надо отметить громадное значение истории астрономии для становления современной естественнонаучной картины мира. Именно астрономия стала тем испытательным полигоном, на котором впервые удалось блестяще совместить эмпирические наблюдения и их математические обоснования, именно здесь был впервые сформулирован гипотетико-дедуктивный метод (т. е. эмпирические наблюдения, построение на их основе объяснительных теоретических гипотез, последующая эмпирическая проверка дедуктивных выводов из них и т. д.), составивший основу современной научной теории познания и разрушивший догматически-религиозную теорию познания средних веков. Задолго до Н. Кузанского, Г. Галилея и Ф. Бэкона, создателей этого метода, Аристотель применительно к астрономии выражал ту же мысль: «Дело опыта — доставлять начала всякого явления. Я имею в виду, например, чтоопыт в знании о небесных светилах, должен доставлять начала учению (теории) о небесных