Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закончив разговор с Тихорецким, Рита пускается тараторить:
– Не сердись, я правда не знаю, почему он так сделал. И много раз говорила, как это несправедливо! Ваня?
Подперев щёки кулаками, изображаю мудрую всепрощающую мину:
– Что сделал – приоритет для твоих коннектов? Просто логично. А я тупанул. Мог бы сразу попросить именно тебя с ним связаться.
– Но зачем! У меня нет приоритетов, у тебя нет приоритетов, а он почему…
– Сашка очень занятой человек, он строит город будущего.
«А вот ты упорно кое-чего не догоняешь. Но я с тобой потом поговорю. Не здесь».
***
Алекс косится на озабоченное Риткино лицо, переводит на меня требующий объяснений взгляд, пробую закатить глаза – качает головой и старательно молчит всю дорогу. Что не мешает нам действовать слаженно в паре моментов со слегка сбившимися с курса встречными карами. Но ужасно мешает мне прокомментировать эти моменты в достойных выражениях… В итоге к концу пути где-то на уровне живота назревает острейшая потребность смыться куда-нибудь в вакуум.
Конечно, это самое подходящее время для звонка от сестры (интересно – у меня сейчас уже вся жизнь пробегает перед глазами?). Я бы его проигнорировал, но здесь у нас вроде как виртуальный квест, так что приходится нарываться на все предложенные варианты.
– Ваня, вирус захватил уже почти всю Европу. Кары неуправляемы, те, в которых нет пассажиров, невозможно посадить! И долго ты собираешься там находиться? У тебя же есть «Гермес»!
– Мы собьём их, если дурдом не прекратится.
– Эксперты говорят, это парализует жизнь мегаполисов! О чём ты только думаешь?
– Женя, я на службе!
– И что?! Возьми отпуск, пока не объявили чрезвычайное положение! Надо быть мудрее! Только о себе думаешь! Если ты сломаешь шею – кому от этого хорошо станет?!
Самое непостижимое в женских истериках – это то, что они случаются всегда именно в тот момент, когда тебе уже хочется послать всё к ебеням и без дополнительных спецэффектов… Самое непостижимое в Жениных истериках – это то, что они всегда разыгрываются исключительно для меня.
– Если я сломаю шею, меня прооперируют. И, надеюсь, врачи не поведутся на твои мольбы отделить мою голову от тела и отправить в Лос-Анджелес в качестве говорящего интерьерного украшения.
Ритка на заднем сиденье издаёт многозначительный хрюкающий звук – просовываю кулак между креслами в адресованном ей угрожающем жесте: самый смак сейчас – не расхохотаться мне.
– И помни, – вхожу в раж, – что даже в таком случае у тебя не будет юридических оснований втянуть меня в какой-нибудь благотворительный проект! И я не перестану называть вещи своими именами! К тому же мне совершенно нечем будет, кроме этого, заняться…
Воспользовавшись тем, что мы смогли выбиться в самый верхний ряд, Тихорецкий отлепляет руки от руля и картинно закрывает ими лицо.
– Когда ты повзрослеешь, недоумок… – шипит Женя.
Краем глаза замечаю какой-то всполох внизу слева и резко толкаю Алекса в бок, заставляя вернуться к управлению каром.
– Точно не сейчас, – оборвав коннект, до резкой боли выворачиваю шею, стараясь увидеть, что произошло.
– Окей, – резюмирует Тихорецкий, методично превышая все мыслимые ограничения по высотности полёта. – Машина взорвалась.
– Ёб твою мать, Алекс, это же технически невозможно!
– Как и вирус, угу…
– Сажай на крышу моего дома!
– Давай сам. Вряд ли у меня есть доступ на объект.
– Блядь… и ведь это ты его построил…
К счастью, энергетический щит дезактивируется: компьютер решил не игнорировать мой допуск. Выскочив вперёд, Ритка начинает подпрыгивать, чуть ли не дурачась, по упругой поверхности выстилающих крышу инновационных солнечных батарей.
Вот умеет же… Налюбовавшись, Алекс всё-таки догоняет её, ловит за подол невообразимо модного плаща с какими-то спиралевидными оборками и уводит вниз. Вслед за ними прыгаю в лифт, успев испугаться, что у него окажутся тоже как-нибудь подпорчены мозги. Но до квартиры мы добираемся без происшествий.
***
А вот на кухне у меня сидит «Магритт».
Не приходит в голову ничего лучше, кроме как плюхнуться рядом и ухватить его за рукав пальто – грубоволокнистого, противного на ощупь.
– Ну что, припёрся опять свои вопросы задавать?
Влепившись в меня бесцветным взглядом, заводит любимую шарманку:
– Вы хотите понять?
– Я хочу, чтобы ты убрался восвояси. По добру по здорову. И всё такое.
Отцепляюсь от мерзкой тряпки, хватаю пустой стеклянный стакан и ставлю перед собой. Гость продолжает источать просветлённость и умиротворение в мою сторону:
– Вы хотите узнать?
– Что такое идентичность? А? Ты так сказал, когда я спросил про Магритта, – с бешеной скоростью верчу стакан.
– Вы хотите понять… – повторяет с нарастающим нажимом, и мне мерещится доля воодушевления в его манере.
– Ваня… – одёргивает Сашка с нескрываемой тревогой.
– Знаю, что делаю, – уверяю его. Ещё одна фраза, которая по определению не может быть правдой. – Займись лучше мороженым, как всегда, – киваю на холодильник.
– …идентичность. Вы хотите увидеть смысл?
– Ага, разберёмся сейчас с твоей идентичностью.
Похоже, удаётся уговорить самого себя.
Потому что я без какого бы то ни было выразительного перехода оказываюсь на берегу Финского залива – на закате. Стою прямо у кромки воды, а совсем рядом чайка махом падает в воду, заприметив добычу. Приходится покрутиться на месте, чтобы снова заметить его – сзади и сбоку, и с тем же вопросом:
– Вы хотите увидеть смысл?
Инстинктивно попятившись, делаю шаг в воду – резкий холод застаёт врасплох оказавшиеся босыми ноги – и тут же проваливаюсь дальше.
***
Прямо в кабинет полковника Гончара. Поворот порождает догадку, что я могу так и зависнуть в бесконечном переключении воображаемых локаций, и приходится дважды прокрутить в мыслях установки метода несчастного Дэвидсона, чтобы избавиться от холодка между лопаток.
Самого Петра Николаича в кабинете нет, а на его месте восседает мой неотвязный собеседник в невнятного цвета пальто.
– Вас интересует информация.
– Ну уж нет! С меня хватит, – обшаривая взглядом обстановку, ищу, за что можно уцепиться, чтобы выбраться хотя бы на более высокий уровень бреда. Почему его уровни кажутся имеющими разную глубину, отчёта себе не отдаю…
– Вы хотите знать?