И преступник, входя на мост, хоть на мгновение, ноостанавливается у зарешеченного окна, чтобы проститься с дневным светом, ачасто и с самой жизнью. Что ж, лучшего места для последнего вдоха всей грудьюнельзя и отыскать! Бесконечная даль лагун, залитых солнечным светом,открывается направо – с черточкою Лидо на краю, с Сан-Джорджо-Маджоре ближе…Гондолы скользят по лазурным каналам, несутся мимо, словно перламутром одетыеоблака. Изредка мелькнет птица… а там, впереди, по направлению черного имрачного хода, уже тускло слезятся лампадки в руках суровых и молчаливыхтюремщиков, уже слышится пронзительный визг дверных петель, щелканье железныхзамков и отдаленное, слабое позвякивание цепей…

Тюрьму Карчиери иногда называли Piombi – «Свинцовая», потомучто ее крыша была покрыта свинцовыми листами и буквально раскалялась в жаркуюпору. Но не меньшие муки ожидали узника и в подвалах Piombi.

Два человека неспешно продвигались в непроницаемой тьмеподземного коридора, слабо рассеиваемой огнем фонаря.

Столь медленно шли они не потому, что плохо различали путь,поскольку могли идти хоть с закрытыми глазами, за долгие годы научившись видетьв темноте. И не зрелище холодного камня, сочащегося стылыми слезами подземныхвод, не болезненные стоны, слышимые то здесь, то там, не визг цепей, недушераздирающие вопли, вдруг проносящиеся под низкими сводами, замедляли ихпуть. Нет, оба едва замечали, едва слышали все это. Если кто-то и думал, что вмогиле лучше, чем в этих подвалах, то уж никак не эти двое… Тюремщики – а парочкаотносилась именно к этой разновидности человеческой породы – находили своюработу и место этой работы вполне привлекательными. Спешить? Но куда и зачем?Какая разница, сейчас или через час настигнет смерть того, к кому онинаправляются?.. Этим двоим приходилось бывать и палачами, а потому они быливластны над своим временем. Как, впрочем, и над чужим.

Возможно, один из них и не отказался бы убыстрить шаг. Онбыл младше сотоварища лет на десять и служил в Карчиери недавно, так что кровьего еще не успела оледенеть и невольно бежала по жилам живее при мысли о том,как молода и хороша собой узница, к которой они идут. Бедняжку ждет смерть, этоправда… но они-то останутся в живых, а значит, будет только справедливо, еслиоставят себе немножко приятных воспоминаний об этой хорошенькой преступнице.Беспокоился Паоло (так звали молодого тюремщика) лишь оттого, что Лука, егосотоварищ, обычно считал себя вправе – по старшинству! – первым иметь дело сженщинами, которые нет-нет да и перепадали в награду усердным служителямправосудия. Обычно Паоло терпеливо ждал; однако сегодня особенное нетерпениераспаляло его чресла. Он робко надеялся, что, ежели Лука не торопится, значит,не больно-то хочет позабавиться. Может быть, плоть его поостыла и для задора онпожелает поглядеть, как исполняет свое дело молодой и горячий Паоло? Ну что же,тот обеспечит ему зажигательное зрелище! Правда, жаль бедняжку, у которойвоспоминание о слюнявых губах и вялом отростке Луки будет последним в жизни.Но… но ведь никто не помешает Паоло сменить напарника и еще раз утешить узницуперед тем, как они задушат ее и вынесут тело, чтобы сбросить в канал?

Словом, мечты в голове Паоло роились самые радостные, и онощутил себя так, словно вдруг споткнулся – и упал на черный, осклизлый пол,когда в камере их встретила не обезумевшая, рыдающая, готовая на все радипродления жизни женщина, а неподвижное тело, столь же холодное, как та каменнаяскамья, на которой оно лежало.

– Вот те на… – растерянно промямлил Паоло, а Лука злораднохихикнул:

– Что, не выйдет сегодня почесаться задарма? Понапрасну губураскатал?

– Будто б ты не раскатал! – огрызнулся Паоло, и Лукасокрушенно зашмыгал носом:

– Был грех! Да, не повезло… Померла!

– Неужто померла? – испугался Паоло. – А может, вбесчувствии? Говорят, с благородными это бывает.

– Да какая она благородная! – пренебрежительно хмыкнул Лука.– Распутная монашка. Нашел тоже благородную!

– Распутная монашка? – изумился Паоло. – Да за что же еесюда одну, когда тут весь монастырь должен по лавкам сидеть, и не одинмонастырь?!

– Дура потому что – вот и очутилась здесь, – пояснил Лука. –Умные-то не попадаются! А эта, верно, спятила: мало ей показалось обыкновенныхмужиков – захотела залезть под священника!

– А что, они разве этим не балуются? – удивленно спросилПаоло. – Я слышал, в Сан-Джорджо да и в других мужских монастырях такоетворится…

– А ей, видать, мало было своих, – терпеливо ответил Лука. –Может, она их всех уже перепробовала, чего-нибудь свеженького захотелось.Знаешь, на кого она покусилась? На секретаря папского посланника!

– Да что ты говоришь?! – ужаснулся Паоло. – Самого папыримского?!

– Ага, вот именно. Сам я точно не знаю, но Марио, тот, чтоприслуживает писцам, говорил, мол, посланник этот прибыл из Рима для проверкиблагочестия в наших монастырях, да проверки никакой учинить не успел, потомучто секретарь его в первую же ночь затащил к себе в келью эту девку и давай изнее бесов изгонять! Ходят слухи, будто она его всего высосала, ну и, чтоб сновавзбодрить, стегала кнутом.

– Кнутом? – взвизгнул Паоло, и Лука принужден был суровошикнуть на не в меру возбудившегося напарника:

– А ну, замолкни! Опасные разговоры!

– Я молчу, молчу! – жарко зашептал Паоло. – Только скажи,что с тем секретарем сделают? Марио не рассказывал?

Марио был в своей среде важным лицом, и знакомство с нимвесьма льстило самолюбию Луки.

– Мне рассказывал, – подчеркнул он, как если бы беседы сМарио были для него самым обычным делом. – Не повезло бедняге. Сам понимаешь,из-за него вся эта затея с проверкой провалилась. Ну какая теперь может бытьпроверка?! Посланник папы с позором отбыл в Рим, а еще раньше наши-то снарядилитуда донесение: ну и распутников, мол, вы прислали в нашу святую обитель!.. Нуа секретаря тут оставили ответ за все держать. Посланник же столь разъярился,что начал пить. Остановившись на постоялом дворе, он выпил сряду пять кружеквина с водой, и кружек столь больших, что каждая могла вместить триобыкновенные кружки. И что ты думаешь?! К вечеру того же дня помер! Кто врет,будто от злости, кто говорит – от какой-то необычной болезни, другие клянутся,что от воспаления горла. Как бы то ни было, наказание господне поразило еговнезапно и быстро. Да и секретарю не поздоровилось… Лишился и сана, ибенефиций. А дальше как положено – надели рубище, дали в руки деревянноераспятие, отвели в вечную тюрьму.

– Где же? – начал озираться Паоло. – В какой камере?