— Значит, мне теперь нельзя испытывать эмоции? Должна ли я быть ледяной королевой, как ты? — она чувствовала себя такой преданной. Как будто она была милой маленькой Эверли, которой не разрешалось иметь свое мнение или мозги. Она чувствовала то же самое, когда он предположил, что она поедет туда же, куда и он, когда они поженятся. Как будто то, чего она хотела, не имело значения. Решения принимал он, а она скромно следовала за ним.

Но она была не такой. Она не могла такой быть. Она была взрослой женщиной с правом делать свой собственный выбор в жизни. И если он не мог этого видеть, то к чему это их приведет?

— Я не ледяной король. Я просто контролирую ситуацию, — сказал Дилан низким голосом.

— Это не контроль, это избегание. — Она покачала головой. — Знаешь что? Мы действительно ходим по кругу. Ты понятия не имеешь, что ты сделал не так, верно?

— Я должен был тебе сказать.

— Да, но ты не понимаешь, почему тебе следовало сказать мне.

Он приподнял бровь.

— Всего этого можно было бы избежать.

Она поднесла ладонь ко лбу. Она почувствовала, как капельки пота смешались с густым макияжем, который она нанесла ранее.

— Мне нужно переодеться и идти на интервью.

— О, конечно. Это гораздо важнее, чем мы.

Ее взгляд метнулся к нему.

— Не смей обвинять меня в том, что я предпочла тебе свою карьеру.

— Ты сделала это однажды. Откуда мне знать, что ты не сделаешь этого снова?

Он использовал ее собственные слова против нее, и это причиняло боль. Как нож, вонзающийся в ее сердце. И те глупые слезы, которые она сдерживала, начали наполнять ее глаза, проливаясь и окрашивая щеки.

Она подняла руку, чтобы вытереть их, зная, что, вероятно, размазывает косметику по всей коже. Темные глаза Дилана метнулись к ее лицу, а затем он отвел взгляд.

— Прекрати эти гребаные водопады, — сказал он, отступая назад.

— Ты думаешь, я хочу плакать из-за тебя? — спросила она его, снова вытирая их. — Потому что я этого не хочу. Ты не заслуживаешь моих слез.

— Я это знаю. — Он запустил пальцы в волосы, снова отступая назад, как будто не мог вынести близости между ними. Его взгляд переместился на дверь. — Мне нужно идти.

Ее брови нахмурились.

— Сейчас?

— Да. — Он кивнул, его челюсть дернулась. — Мне нужно идти прямо сейчас. А тебе нужно подготовиться к встрече с журналистами.

— Но ты хотел поговорить. Вот я и говорю. — Она была так смущена. Это было так, словно кто-то щелкнул выключателем. Неужели он действительно так ненавидел ее слезы? Она пыталась остановить их, но они продолжали литься. — Что случилось? — спросила она, протягивая руку, чтобы коснуться его руки.

— Не прикасайся ко мне, — прохрипел он, вздрагивая. — Пожалуйста, не прикасайся ко мне. — Он обошел ее, как будто она излучала что-то ядовитое, и потянулся к двери. Ее сердце бешено колотилось в груди, потому что это было чертовски безумно.

Она не собиралась умолять. Не тогда, когда именно он лгал ей. Если он хотел убежать и проигнорировать ее эмоции, то он мог сделать именно это.

— Ладно, иди, — сказала она, когда он повернул ручку. — Убегай, как всегда. Я рада, что мы развелись. Ты лжец и не заслуживаешь быть моим мужем.

Он рывком распахнул дверь, и ее уже ноющее сердце упало к ногам. Потому что там с шокированными лицами стояли Миллер и два журналиста.

Глава 29

По лицу Миллера было очевидно, что он услышал достаточно. Пульс забился на шее Дилана, когда их глаза встретились, прежде чем взгляд Миллера скользнул через плечо Дилана, и он понял, что они остановились на Эверли.

— Ты в порядке? — спросил ее Миллер. Что-то в том, как он это сказал, заставило горячую кровь забурлить в венах Дилана.

— Конечно, с ней не все в порядке, — сказал он хриплым голосом. — Я довел ее до слез.

— Я это вижу, — сухо сказал Миллер. — Ты хочешь, чтобы я заставил его уйти?

— Нет. Он все равно собирался уходить. — Голос Эверли звучал тихо, как у ребенка. — Извини, мы не знали, что вы там.

— Тебе не нужно извиняться перед ним, — Дилан был так зол, что едва мог думать.

Ему нужно было создать некоторое пространство между собой и Эверли. Выяснить, как, черт возьми, он собирался ей это объяснить. Но затем Миллер протиснулся мимо него, его плечо врезалось в плечо Дилана.

— Какого черта? — он повернулся, схватив пиджак Миллера в кулак.

— Ты слышал леди, ты уходишь, — сказал Миллер низким голосом.

— Я никуда не собираюсь. И она не леди, она моя жена. — Медленно его пальцы отпустили ткань.

— Насколько я слышал, нет. — Миллер выгнул бровь. — Ты разведен. Я понятия не имею о деталях, но ты расстраиваешь мою подругу и тебе нужно уйти. Возможно, тебе лучше потратить свое время на объяснение моим родителям, почему ты им лгал.

Эверли ахнула, и когда он повернулся, чтобы посмотреть на нее, она прижала ладонь к своим красивым губам.

— Это не то, что ты думаешь, — сказала она Миллеру.

— Он прав. Я солгал. Разве ты не это сказала? — спросил Дилан, его голос был полон гнева. — Что я лжец?

Когда она убрала руку, ее губы дрожали.

— Дилан, пожалуйста…

— Просто уходи, пока не сделал еще хуже. — Миллер положил руку на грудь Дилана, и его снова окутал темный туман ярости. Он отвел руки Миллера в сторону, затем снова схватил его за пиджак, притянув к себе достаточно близко, чтобы почувствовать мятный запах изо рта Миллера.

— Не. Прикасайся. Ко мне. — Голос Дилана был хриплым. — Никогда, бл*дь, не прикасайся ко мне.

— Дилан! — голос Эверли звучал безумно. — Отпусти его.

Краем глаза он видел, что два журналиста жадно наблюдают за ними. Один из них что-то печатал на своем телефоне. Черт возьми, он делал все намного хуже для Эверли. Тем не менее он не смог удержаться от того, чтобы оттолкнуть Миллера ладонью, заставив его отшатнуться назад.

Из гримерки донесся всхлип. Эти сладкие, соленые слезы снова текли по ее щекам, и все, о чем он мог думать, это о том, что ему хочется их слизать. Смаковать их, как полному засранцу, каким он и был, а затем целовать ее до тех пор, пока рыдания не превратятся в судорожные вздохи.

— Пожалуйста, уходи, — прошептала она. — Пожалуйста, Дилан.

— Я ухожу, — пробормотал он, потому что не мог смотреть на нее, когда она была в таком состоянии. Не сказав ни слова Миллеру, он прошел мимо него и журналистов, игнорируя приветствия, которые выкрикивали ему актеры, пока он шел по коридору за кулисами к выходу на сцену.

Он облажался. И он понятия не имел, как все исправить.

Возможно, он не сможет. Разве это не худшая мысль из всех?