Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так как же тогда ты хотел нас там поселить?
– Ну не на склоне же. Там проходит невысокая гряда, поросшая лесом, но в одном месте грунт съехал, обнажив склон, вот он-то и усеян этим камнем. Там неподалеку стойбище было, просто на склон ходить нельзя.
– Еще и проклятое место.
– С местом все в порядке. Трое детей выжили, так что место считается очищенным. Но не оставишь же детей одних – вот и забрали и их, и весь лагерь свернули.
– Ну значит, тебе проще. Еще раз говорю: думай, как сделать так, чтобы мы там могли начать работать. До весны времени много, так что что-нибудь удумаешь.
– Ладно, подумаю.
В поселок они вернулись на закате. Дмитрий обратил внимание, что Вейн уже взял себя в руки и выглядит столь же самоуверенным, как и тогда, когда он его только увидел. Первое, что он объявил, – так это то, что ему был знак свыше, и сегодня он будет говорить с духами, чтобы узнать их волю, так как затрудняется в вопросе определения дальнейшего отношения к чужакам.
Посредине поселка был разожжен костер, причем дрова для него специально доставили охотники, прибывшие с верховным шаманом. Ишь, как все предусмотрел, даже дрова не отсюда. Обрядился в весьма экстравагантный костюм и вооружился бубном, обвешанным различными хвостами и черепами мелких животных. Сколько же в нем здоровья. Танец продолжался не меньше двух часов, и все это время старик активно двигался в диком экзотическом танце. Энергию тебе девать некуда. И ладно бы сам верил во все это – ведь прекрасно знает, что занимается профанацией чистой воды, но нет, не сбавляет темпа, выкладывается по полной, да еще и распевает эдак громко, а тут фонограмм нет.
Потом без зазрения совести и лишних слов он выставил на улицу жильцов дома, заняв апартаменты. После чего еще всю ночь распевал свои шаманские напевы. Как только не умаялся, бедолага? Сам не спит и людям не дает. Из дома он вышел только на рассвете, измотанный, с красными глазами и ввалившимися щеками.
Вердикт был однозначным, великий дух даровал ему откровение и сам явился изъявить свою волю. Оказывается, эти люди – его посланники, которым предначертано указать путь возрождения племени после злых козней его младшего брата, истекающего злобой и наславшего беду на любимый народ великого духа. Но он в мудрости своей не оставит их без поддержки. Однако место для проживания выбрано неудачно. До наступления теплого времени великий дух берет его под свое крыло, но затем людям нужно будет переселиться, место же поселения нового рода Пса будет явлено позже. Надо же, даже род с ходу определил, и никакой сход шаманов ему не нужен – видать, и впрямь много власти забрал в свои руки.
– Одни трудности от тебя, – посетовал на прощание Максим, – даже не представляю, как мне нужно будет вывернуться, чтобы допустить на тот склон.
– А ты думал, будет легко? Погоди, это только начало. Ты знаешь, как выглядит плавка металла? Огонь, жар, вонь, текущий, словно лава во время извержения вулкана, шлак. Сама крица тоже имеет тот еще видок. Так что еще вспотеешь, и не раз. Может, на попятную?
– И не подумаю, – улыбнулся шаман, – я на все согласен, только делай.
– Тогда жду людей.
– Может, пока только мужчин?
– Нет. Ты прав. Тут главное не мужчины, а дети. Пусть крутятся, мешаются под ногами. Нужно, чтобы у них интерес прорезался. Мужики – они только вначале азарт проявляют, но потом им становится скучно. Так что жду всех обещанных.
– Скоро. Жди.
Ну и что будем делать? Сеять разумное, доброе, вечное? Похоже, выбор невелик. Можно, конечно, забраться в какой дремучий угол и прожить остаток дней сычом, да только век этот будет недолгим. Лариса опять же только духом воспряла, вкус к жизни почувствовала, если все порушить – точно удавится. То, как их тут приняли, иначе как огромным везением назвать нельзя, и мор приключился как раз вовремя. По словам все того же Максима, получалось, что, будь жив шаман рода, им с их странным огнестрельным оружием не жить однозначно – всех собак спустили бы. А Вейн сумел даже его развернуть на пользу пришельцам. Всем известно, что гром и молнии – это оружие великого духа, а дрожь земли и изрыгаемое из его недр пламя – его непутевого, злобного и черного душой младшего братца. Вот и организовывай здесь металлургию.
Конечно, взваливать на себя такой груз не хотелось бы. А с другой стороны, веселье до конца дней обеспечено, только успевай поворачиваться. Что же, придется делать то, что и хотел, только в бо́льших масштабах. Хм. В гораздо больших. Ни много ни мало народ создавать. Шутка!
Лариса ко всему этому отнеслась как-то с легкостью. Погрустила, когда в очередной раз убедилась в тщетности желания вернуться обратно, но потом смирилась и решила жить дальше. Не сказать что была в восторге от необходимости перемены места жительства – все же здесь уже обживаться начали, – но, поразмыслив, решила, что так все же будет лучше, а главное – безопаснее. Она, как и он, в бой особо не рвалась. Правда, еще немного погрустила по поводу гибели мальчишек, но и тут ничего не поделаешь. Они сами, может, и не хотели бы им зла, но однозначно навлекли бы беду. С другой стороны, они лично им зла не желали и в их смерти повинны не были. Слабое утешение, но уж какое есть.
Надо же, получилось! Ей-ей, получилось! Дмитрий, аккуратно перебирая извлеченные из печи изделия, не мог нарадоваться удаче. Впервые в жизни он взялся за это дело – и результат сразу положительный. Глина оказалась вполне приемлемого качества, и посуда получилась на славу. Конечно, треть изделий либо пошла трещинами, либо полопалась, но две трети остались и вполне годились для использования. Знающий толк в гончарном деле непременно посмеялся бы над ним и заявил, что такой результат иначе как провалом не назовешь. Все так и есть, если забыть о том, кто все это делал. Дмитрия трудно было назвать даже дилетантом в этом вопросе, так что это был триумф.
Изделия получились темными, как бы закопченными, и скорее всего этот неказистый цвет так и останется, но это ерунда. Тут не до красоты, тем более что как получить глазурь, он понятия не имел. Вот вам, потомки, печь, а как добиться остального – думайте. Дедок что-то такое рассказывал, да только в памяти ничего не осталось.
Хм… С другой стороны, говорят, что человек не способен ничего забыть, все, что он когда-то видел или слышал, спокойно хранится в тайниках его памяти. Что же, возможно, это и так, вон сколько всего уже вспомнил, никогда бы не подумал, что это реально, а оно вон как. Так что если припомнит, то обязательно воспроизведет, а пока и так хорошо.
Но с этим нужно что-то делать. Если все передавать из уст в уста, то проку не будет, рано или поздно это станет достоянием отдельных мастеров, а сколько секретов было утрачено с их гибелью! Или не делать вовсе? Да нет же. Если что-то делаешь, то делай это хорошо – или вовсе не берись. Значит, нужно будет взваливать на себя еще и письменность. Хотя это греет самолюбие. Одно дело, когда потомки помнят о тебе по легендам, где сам черт не отличит правды от вымысла, и совсем другое, когда все достоверно записано.