Ян, поколебавшись, согласился, а старик обрадовался, обнял его за плечи, повёл в соседнюю комнату и походя сказал Гале:

– Платье отдай новое, что мы тебе в городе купили, синее.

– Батя! – в голосе девушки зазвенели слезы.

– Не плачь, дурёха, – успокоил её отец, – я тебе два таких куплю. И платок положь, белый, с цветами, что матери дарил.

Голос его слегка дрогнул. Ян зашёл за хозяином в другую комнату и ахнул: одна стена её была полностью увешана оружием. Чего здесь только не было! Сабли, шашки, рапиры, какие-то изогнутые в виде полумесяца клинки, которым Ян не знал названия.

– Здорово! – юноша замер от восхищения.

– Нравится?

– Ещё бы.

– С мальства собираю. Видно, боевой дух ко мне от предков с кровью перешёл – перед хорошим оружием устоять не могу. Самого-то в армию не взяли. Плоскостопие вроде. Ну, так я по-другому свою страсть тешил.

– Да, от такой страсти, и я бы не отказался.

– У тебя, хлопец, всё впереди. Если мой азарт по сердцу пришёлся, приезжай, когда война кончится. А пока дам тебе вот этот кинжал. Не потому меняюсь, что плох он. Только думаю, такой ещё достать можно, а вот твой редкий. Но и этот – смотри, какая сталь! Металл может рубить. И хлеб порежешь, и при надобности защитить себя сможешь.

– Батя опять своими цацками хвастается? – послышался голос вернувшейся в комнату Дарьи.

– Опять, – подтвердила Галя, – за диковинный ножик душу чёрту отдаст!

– Насмотрелся? Пойдём, а то бабы мои раскудахтались. Поснидаем. Мабуть, ты голодный?

– Как волк! – признался Ян.

Они вернулись в горницу. Стол наполовину был накрыт, на лавке лежала приготовленная Галей мужская одежда. Девушка продолжала с шумом рыться в сундуке.

– Хочешь сейчас переодеться али после еды?

– Переоденусь, умоюсь, если хозяева не возражают, а тогда и за стол.

– Я тебе солью, – вызвался старик. – Мы ж не познакомились! Зови меня Прокопыч. А тебя как?

– А меня – Ян.

– Имя наче польское. Ты не поляк будешь?

– Наполовину. Мама – украинка. С Прикарпатья.

Хлопец ухал и крякал, обливаясь колодезной водой, что принес ему Прокопыч. Потом надел чистую, ношеную, хоть и без потертостей, рубаху, штаны и сразу почувствовал себя другим человеком. Военное обмундирование будто давило на него, и Ян сбросил его, как чужую кожу. Он потрогал рукой подбородок,

– Побриться бы.

Старик принес ему из хаты бритву и мыло.

– Вот теперь хоть жениться!

– А ты не женат?

– Холостой.

– Смотри, девичья погибель, с такими глазами да холостой!

Они вошли в хату. Стол был накрыт. Молодки – и когда успели! – причепурились и сновали по горнице веселые и яркие.

Ян попытался налить из фляжки коньяку. Прокопыч протестующе замахал рукой.

– А вот это сховай! У нас свои напитки, крестьянские. Дашка гонит чище слезы. И запаха, слышь, никакого. Что за траву ты в самогон добавляешь, а, Дарья?

– Секрет, – кокетливо улыбнулась женщина.

– Ось, бачь, як мене лихо из бабами, – перешёл на "мову" Прокопыч – Не слухают, грубят.

– Будет вам, тато, чужому жалиться! Мы вас кохаем, печёмся за вас, две такие крали!

Хозяин вздохнул, но потом улыбнулся Дарьиной шутке

– Думаешь, почему сам такой старый, а дети молодые? Перша семья в мене сгорела: жена, двое детишек…

– Тато, – затеребила его Галя, – будет вам, ще не пил, а в спомин вдарился!

– Хорошие они у меня: Даша – невестка, Галя – дочка. Обоих одинаково жалко. Молодые, кровь играет, а мужиков на войну позабирали.

Дарья смахнула слезу.

– И мы вас любимо. Колы так судьба зробыла! Не на кого нам больше надеяться.

– Всё, хватит! – похлопала по столу Галя. – Незачем горевать, лучше пить да наливать. Вы не смотрите, Янек, что батя ведмедем глядится. Он у нас на хуторе – самый главный, грамотный. Голова. Кому справка нужна, документ – к нему идут. Печать доверили, как власти.

– Временной, – поднял палец старик. – Без документов сейчас никому нельзя. Выпьем лучше, чтоб мои сын и зять живыми вернулись, чтобы мы все дожили до мирной жизни, растили детей и внуков, сажали хлеб.

Они выпили, и Ян с жадностью набросился на еду. Он старался есть неспешно, как учила мать, тщательно жевать, но глотка не желала подчиняться правилам, а глотала, глотала. Юноша заметил, как Галина украдкой подкладывает ему куски и наблюдает, как быстро он их съедает. Он поперхнулся, а старик укоризненно посмотрел на дочь.

– Доня, зачем над хлопцем надсмехаешься? Ешь, Янек, не обращай внимания на эту пустуху.

Наконец Ян насытился. В голове у него шумело после Дарьиного самогона, но мысль, пришедшая во время застольного разговора, не отпускала его.

– Прокопыч, – поблагодарив за обед, обратился он к хозяину, – мне бы сказать тебе кое-что наедине.

– Выйдем на крылечко, побалакаем. Кисет с табачком только прихвачу.

Они присели на ступеньки крыльца, Ян посмотрел в серьезные, честные глаза старого крестьянина и решил ему открыться.

– Ты, батя, оружие собираешь, – начал он. – В армии служить мечтал. Наверно, военным завидовал. Боюсь, не по нутру тебе мое признание будет.

– Не переживай, сынку, – Прокопыч ловко скрутил "козью ножку" и закурил. – Кому судьба – воевать, а кому – и хлеб растить.

– Я был красноармейцем. Не думай, не сбежал! Разбили нас деникинцы. А так, может, до сих пор бы винтовку таскал. Но знаешь, не нравится мне в других стрелять. Воевать не нравится. Гимнастерку да шинель снял, рубаху твоего сына надел, веришь, дышать легче стало!

Он вздохнул.

– Я ведь и жизни раньше не знал. От рождения с мамкой на глухом хуторе пробедствовал.

– А говор у тебя, хлопче, не деревенский.

– Мать моя грамотная была, в гимназии училась. Всё мечтала о каких-то знатных родственниках. Мол, увидят они меня, такого красивого да умного, за своего признают. Мамка умерла – я пошел в город работу искать. И как завертела меня жизнь, никакого передыха не дает!

– Дак, может, у меня останешься? Кормить тебя буду, и одежку справим. Работы всем хватит. Землю тебе выделим, женим.

– Я бы с удовольствием остался, да, понимаешь, случилось кое-что. Раненый у меня на руках. Вернее, раненая. Вначале думал – парень, начал перевязывать, оказалось, девчонка, парнем переодетая. Совсем молоденькая. Я её спящую в чистом поле оставил. Только соломой прикрыл.

– Вот для чего тебе платье!

– Да. И лошадь эта – её, но нам в дороге, разумею, помехой будет. У меня, Прокопыч, больше ничего нет, и если ты мне откажешь, я не обижусь. Просто, сможешь – помоги! Дай справку, что мы – муж и жена, к родным пробираемся, скажем, куда-нибудь на Азов.