Небо за окном стало совсем синим, и мне показалось, что мы в Москве и Мария Николаевна у нас в гостях.
Мое выступление было назначено на 12 часов дня. Удивило и тронуло то, что так много людей собралось в этом большом зале. Я поднялась на высокую сцену и села у стола перед микрофоном.
— До революции, которая нас с Мариной разъединила, она никогда не читала перед публикой одна, — говорила я, отвечая на вопрос о манере чтения стихов Мариной, а переводчица переводила на голландский. — У нас были одинаковые голоса. Сейчас мне почти 98 лет. От этого голоса мало что осталось — старческий голос. У нас были голоса так похожи по интонации, что старшая сестра из другой комнаты не отличала, кто говорит. И поэтому мы выступали вдвоем и читали стихи в унисон…
Меня попросили прочитать стихи Марины. Я начала с этих:
В огромном городе моем — ночь.
Из дома сонного иду — прочь,
И люди думают: жена, дочь.
А я запомнила одно: ночь.
Июльский ветер мне метет путь,
И где-то музыка в окне — чуть.
Ах, нынче ветру до зари — дуть
Сквозь стенки тонкие груди — в грудь.
Есть черный тополь, и в окне — свет,
И звон на башне, и в руке — цвет,
И шаг вот этот — никому вслед,
И тень вот эта, а меня — нет.
Огни, как нити золотых бус,
Ночного листика во рту — вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам — снюсь.
Затем прочитала:
После бессонной ночи слабеет тело,
Милым становится и не своим, — ничьим,
В медленных жилах еще занывают стрелы,
И улыбаешься людям, как серафим.
После бессонной ночи слабеют руки,
И глубоко равнодушен и враг и друг.
Целая радуга в каждом случайном звуке,
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг.
Нежно светлеют губы, и тень золоче
Возле запавших глаз. Это ночь зажгла
Этот светлейший лик, — и от темной ночи
Только одно темнеет у нас — глаза.
Я люблю эти стихи. С удовольствием читаю их, сама вслушиваюсь… Оба написаны в июле 1916 года — 76 лет назад. Мне кажется, будто Марина заглядывает в сегодняшний день из того далекого прошлого. Следующие два — о смерти:
Уж сколько их упало в эту бездну,
— продолжала я читать, –
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Еще меня любите
За то, что я умру.
И еще одно стихотворение из этого цикла с удивительным для юности ощущением трагизма — может быть, от переполненности жизнью?
Настанет день — печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
— Остужены чужими пятаками —
Мои глаза, подвижные как пламя.
…………………………………
По улицам оставленной Москвы
Поеду я, и побредете — вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет, —
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.
И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярыне Марине.
Стихотворение включено в вышедший в Амстердаме сборник стихов и прозы Марины. Пока переводчица читала его по-голландски, я вспоминала свою поэму «Близнецы», написанную мной по-английски, — на языке, понятном залу.
Twins[317]
There was a Polish sailor. Once
He came to England’s shore,
And as his fairy story runs,
He left it nevermore.
Time went. He changed the mast for the desk
He wrote romantic stories
He underwent the strictest test
His English style is glorious.
But one of his books, that one called «The Typhoon»
Is, I believe, sublime.
Not Hemingway with his «Afternoon», —
Conrad’s book glorifies our Time.
The night is pitch-dark. No stars and no moon,
The prenatural chaos is raging,
The sound of the coming typhoon afar,
Waves like mountains. The ship in danger.
Billows over the desk. Yes, it is the Typhoon,
Sailors wounded, half dead and washed down
On the captains bridge quite alone. Very soon
He will be in the fairy town of the sea.
There’s no future. No hope. It is death.
Blind and beaten by waves, mad exhaustion, —
Conrad’s captain will fight till the last of his breath,
Or he’ll master the Pacific Ocean
I shall give all the dialogues of Richard the Third
Their brilliancy almost unmatched
For this man in the sea. For his soul like a bird
Soaring up by the waves untouched
Joseph Conrad, God bless thy unfatamble tales
And England, thy second land
Will be heir of thy books, while thy soul soars and sails
Over sea storms and desert sands.
Наизусть прочитала только первую часть, посвященную Джозефу Конраду, вторую, посвященную Александру Грину, наизусть не помню.
