– Прости, – говорю я. – Я не собирался затрагивать столько болезненных тем. Я еще многого не знаю об Уотфорде…

– А кто из нас знает об Уотфорде? – вздыхает Эб. – Даже лесные нимфы не могут вспомнить времена до Белой Часовни.

– Прости, – снова говорю я.

Эб подается вперед и кладет руку мне на плечи. Иногда она так делает. Будучи ребенком, я обожал это. Садился поближе, чтобы ей было легче дотянуться.

– Тьфу, – говорит Эб. – Ты не виноват. Я постоянно думаю об этом. Даже в каком-то смысле здорово все рассказать. Хоть на минутку вытащить прошлое из своего сердца.

Я поднимаюсь, и Эб следует за мной до двери, потом пару раз хлопает меня по спине.

– Счастливого Рождества, Саймон! – Она снова вытирает щеки. – Если тебе станет одиноко, зови меня. Пошли огонек, хорошо? Я его почувствую.

Разрази меня гром, должно быть, Эб такая же могущественная, как Маг. Послать огонек?

– Со мной все будет в порядке, – говорю я. – Спасибо, Эб. Счастливого Рождества!

Она открывает дверь, а я стараюсь не выглядеть так, будто спешу попрощаться. Но как только дверь захлопывается, я бегу к общежитию. Несусь по лестнице, оставляя снег на ступеньках, потом выскребаю мелочь со дна шкафа. Денег немного, но добраться до Гемпшира должно хватить.

Хочу доехать до вокзала автостопом, но никто не останавливается. Ничего страшного. Я бегу. Добираюсь до вокзала и покупаю билет и сэндвич.

Я в поезде, в часе езды от Уотфорда и часе от Винчестера. И только сейчас меня осеняет, что я просто мог одолжить у кого-нибудь телефон и позвонить.

Баз

Люблю играть на скрипке в библиотеке. Братьям и сестрам вход сюда пока запрещен, а одну стену здесь занимают окна в свинцовых рамах, из которых открывается вид на сады.

Люблю играть на скрипке, и все тут. У меня это хорошо получается. А все назойливые части мозга на какое-то время отключаются. Когда я играю, то мыслю более ясно.

Мой дедушка тоже играл. Он мог накладывать заклинания своим смычком.

Я забыл здесь скрипку, когда уехал в школу, – был слегка выбит из колеи – и теперь чуть одеревенел из-за отсутствия практики. Теперь я практикуюсь над песней Киши Баши, которую моя мачеха Дафни называет бессмысленно угрюмой.

– Бэзилтон… Мистер Питч!

Я приподнимаю подбородок, отпуская инструмент, и поворачиваюсь. На пороге стоит Вера.

– Простите, что прерываю вас. Но с вами пришел повидаться друг.

– Я никого не жду.

– Это друг из школы. На нем такая же школьная форма, как у вас.

Я опускаю скрипку и поправляю рубашку.

Наверное, это Нил. Иногда он заходит ко мне. Хотя обычно сперва присылает эсэмэску… Нет, даже всегда. И вряд ли он пришел бы в форме. Как и кто-то другой. Мы же на каникулах.

Я ускоряю шаг, практически рысью пробегаю гостиную и столовую и вооружаюсь палочкой. Дафни сидит за ноутбуком. Она с любопытством смотрит на меня. Я чуть замедляюсь.

Добравшись до холла, я вижу там Саймона Сноу. Он похож на потерянного пса.

Или жертву амнезии.

Одет он в уотфордское пальто и громоздкие кожаные ботинки, а еще весь покрыт снегом и грязью. Наверняка Вера велела ему не сходить с коврика: он стоит прямо по центру и не шевелится.

Волосы у него растрепаны, лицо раскраснелось, и выглядит он так, будто готов сорваться прямо здесь и сейчас, без всякой провокации.

Я останавливаюсь под аркой, ведущей в холл, прячу палочку в рукав и засовываю руки в карманы:

– Сноу…

Он резко вздергивает головой:

– Баз!

– Даже представить себе не могу, что ты делаешь на моем пороге… Случайно скатился по крутому склону и приземлился прямо здесь?

– Баз… – повторяет он; я жду, когда он все расскажет. – Ты… ты в джинсах.

Я наклоняю голову набок:

– Да. А на тебе вся сельская грязь, которую только можно найти.

– Мне пришлось идти пешком от шоссе.

– Зачем?

– Таксист боялся подъезжать к вашему дому. Говорит, тут полно привидений.

– Так и есть.

Сноу сглатывает. У него самая длинная шея, какую я когда-либо видел, и самое эффектное сглатывание. Он выпячивает подбородок, и его кадык становится заметнее – это целое представление.

– Что ж… – Я нарочито поднимаю бровь. – Мило, что заглянул…

Сноу издает отчаянный рык и делает шаг вперед с коврика, потом возвращается на место:

– Я пришел поговорить с тобой.

– Хорошо, – киваю я.

– Это…

– Хорошо, – повторяю я, на этот раз снисходительнее.

Не хватало еще, чтобы он взбесился и ушел. Мне никогда не хочется, чтобы Сноу уходил.

– Но нельзя так заявляться в дом. Как ты до такого докатился?

– Я же сказал. Шел пешком от шоссе.

– Мог бы использовать заклинание чистоты.

Он хмуро смотрит на меня. В здравом уме Сноу никогда не накладывает заклинания на себя или кого-либо другого. Я применяю фразу «Чистый как стеклышко!» на его ботинках. Грязь улетучивается, и я открываю входную дверь, волшебной палочкой прогоняя пыль из дома.

Когда я закрываю дверь, Сноу снимает свое промокшее пальто. На нем школьные брюки и красный джемпер, а ноги и волосы все еще сырые. Я снова поднимаю палочку.

– У меня все в порядке, – останавливает меня Сноу.

– Тебе придется снять ботинки, – говорю я. – С них течет вода.

Он садится на корточки, чтобы развязать шнурки. Влажные шерстяные брюки нелепо обтягивают его бедра…

И вот Саймон Сноу стоит у меня в холле в нелепых красных носках.

Вся имеющаяся в моем организме кровь поднимается до ушей, разливается по щекам.

– Идем, Сноу. Давай… поговорим.

Саймон

Я следую за Базом из одной огромной комнаты в другую. Его дом, конечно, не замок, но очень похож.

Мы идем сквозь столовую, которая выглядит как комната из сериала «Аббатство Даунтон», а за столом сидит женщина, работающая на блестящем серебристом ноутбуке.

Она прокашливается, и Баз останавливается, чтобы представить меня:

– Матушка, вы помните моего соседа Саймона Сноу.

Должно быть, она сразу узнала меня, но до сих пор выглядит ошарашенной. Я вдруг задумываюсь, что, черт побери, забыл здесь! В доме чертовых Питчей!

Мне стоило обдумать это в поезде или такси. Или когда я шел пять миль от шоссе до парадной двери дома База.