Выйдя из-за стола, Николай Владимирович в очередной раз подошёл к окну и, глянув в чернеющую за стеклом темноту, произнёс:

— Или- или говоришь?!

— Или- или, — почувствовав, что настрой отца стал более принципиальным, произнёс Илья.

— А не боишься, что придётся пройти путь, в котором опасностей больше, чем трудностей, при этом благодарности не будет никакой?

— Зато совесть будет чиста.

— Да, уж, — улыбнулся Николай Владимирович. — Чего-чего, а чистоты совести испытаешь с лихвой.

Он собрался было что-то добавить и, судя по тому, насколько решительными выглядели движения рук, головы, плеч, что-то очень важное, как вдруг стук в дверь заставил главу семейства застыть в позе приготовившегося к произнесению речи оратора.

Появление в комнате матери было похоже на дуновение ветра судьбы. Тёплый, незатейливый, скорее умиротворяющий, чем решительный он в мгновение ока подчинил себе как обстановку, так и внутреннее содержание близких друг другу людей.

— Ты лекарство принял?

— Принял, — с ноткой благодарности за заботу произнёс в ответ Богданов — старший.

— И как?

— Нормально.

— Давление не поднялось?

— Вроде нет. Прыгнуло и опять в норму.

— Всё из-за ваших разговоров. Четверть третьего, а вы всё никак не угомонитесь.

Отец и сын, как по команде, повернули головы в сторону часов.

— Закругляйтесь. Завтра договорите.

Подчиняясь воли хозяйки, Богдановы и обменявшись взглядами, вынуждены были согласиться с тем, что мать права.

Говорить можно было долго, возможно, и час, и два, слишком серьёзной выглядела тема, да и вопросов оставалось невыясненными столько, что дай Бог, чтобы хватило ночи.

— Мать права, — подвёл черту Николай Владимирович, — разговоры никуда не денутся. Здоровье одно, к тому же не железное. Да и чего греха таить, обоим есть над чем подумать.

Глянув на сына глазами гипнотизёра, Николай Владимирович добавил:

— Если, конечно, не исчезнет желание.

Глава 12

Повезло, так повезло

Как пролетел остаток ночи, Илья не помнил. Пребывая в состоянии, сравнимым с невесомостью, при котором мысли и те казались чужими, не так просто совладать с ситуацией, в которой вопросов больше, чем ответов. Столько всего навалилось, что разобраться, сложить по порядку представлялось делом безнадёжным, не говоря уже о поисках вариантов, за которые можно было зацепиться. Виной тому были образовавшиеся в истории с Соколовым дыры, одной из которых стал намёк отца на причастность к исчезновению документов Фредерика Лемье. Вопрос этот бил Илью, что называется, не в бровь, а в глаз не потому, что не было ответа, которого не могло быть по определению. Причина состояла в несоответствие фактов, которые порождали сомнения: «Всё ли подчинено истине? Не напутал ли чего отец?»

Только так можно было объяснить путаницу мыслей, сквозь призму которых проглядывалось участие миллионера из Франции в делах падчерицы, чему подтверждением служили слова Элизабет: «Он не только не мешает, наоборот, помогает».

Так совпало, что воспоминания о разговоре с Красновым, который чудодейственным образом превратился в Гришина, всплыли в памяти в тот момент, когда первые солнечные лучи озарили кромку горизонта, придав ему вид рыжеватой полоски, отделяющей небо от земли.

Глядя на то, как восход обретает форму сначала полукруга, затем шара, Илья подумал: «Рождается новый день! Я же топчусь в прошлом. Что это? Надежда на то, что жизнь сама расставит всё по своим местам? Нет. Надеяться следует только на себя, в частности на способность рассуждать трезво.

Наш последний разговор с Гришиным? Что больше всего меня удивило?

Версия полковника относительно Жака. Точно! Гришин сказал, что Жак прибыл в Россию по воле тех, кому француз задолжал денег.

На самом деле в Россию отправил Жака отец для того, чтобы тот проследил за действиями Элизабет».

Догадка обожгла мозг настолько, что Илья тут же забыл про сон и про то, что уже утро.

«Так и есть. Лемье узнаёт от жены, а возможно, и от самой Элизабет об исчезнувших документах. Навести справки по поводу значимости архива не составило труда. И тогда миллионер, признающий в этой жизни только деньги, принимает решение организовать поиски реликвий Соколовых. Для этого отправляет в Россию сына, наняв в качестве охранника бывшего десантника, майора в отставке Дмитрия Кузнецова. В обязанности и того, и другого входит осуществление контроля за действиями Элизабет».

Уверенность в том, путь рассуждений проложен правильно, не замедлило вознаградить сознание спокойствием, которого не хватало и которое оказалось очень даже кстати. Усталость физическая и моральная в мгновение ока сковала тело, заключив его в объятия истомы. Руки, ноги налились тяжестью, которую было приятно ощущать, и которая совсем скоро добралась до век, а ещё через мгновение и до мыслей.

Последнее, о чём успел подумать Илья, был дом, родители, их забота друг о друге и где он, Илья Богданов, есть связующее звено.

День реальностей наступил, когда за окном уже вовсю кипела жизнь.

Первым о том, что грядущий день обещает быть наполненным впечатлениями, напомнил запах оладий.

Открыв глаза, первое, что представил Илья, накрытый белой скатертью стол, посреди которого наполненное пышками блюдо. В вазочках вишнёвое варенье, сметана, мёд и, конечно же, растопленное на огне масло. Чай, настоянный на смородиновом листе, тонко нарезанный лимон шли как дополнение, без чего оладьи не являлись настолько значимым продуктом, каким привык их видеть Илья.

Потянувшись, Богданов пересел на край кровати.

Дверь скрипнула.

На пороге возникла фигура отца.

— Проснулся? Приводи себя в порядок и к столу. Мать заждалась.

Глянув на часы, Илья изумился: «Десятый час?! Так долго валяться в постели!»

Самобичевание было остановлено воспоминаниями ушедшей в прошлое ночи.

«Было около трёх, когда уснул. Аргумент обоснованный. Можно было позволить себе поваляться ещё».

Как Илья и представлял, на кухне всё соответствовало тому, что полчаса назад подарило воображение.

— А друзья- то твои вышколенные. Полчаса наблюдаю. Ни намёка на то, что в машине кто-то есть, — глянув на вошедшего в кухню сына, произнёс Николай Владимирович.

— Может, их там уже нет?

— Как это нет? Дым из выхлопной трубы вьётся, машина работает, а коли работает, внутри должен кто-то быть.

— Бог с ними, есть так есть.

— Может, им оладушек отнести, чаю в термосе?

Непосредственность матери на фоне обмена мнениями мужчин выглядела настолько непосредственной, что и тот, и другой, глянув в сторону хранительницы очага, расхохотались.

— Ты, Вера, их ещё в дом пригласи, — произнёс Богданов — старший.

— Ага, — поддержал отца Илья. — Накорми, спать уложи. Они только благодарны будут.

Завтрак продолжался в обстановке полной раскрепощённости, как в старые добрые времена, когда были живы дед с бабушкой. Тогда любое застолье было похоже на семейный совет, во