исчезнувших документов, он мог самостоятельно выйти на Лемье.

Так оно и было.

Сговор нашёл понимание обеих сторон. Одному предоставлялась возможность обогатиться, другому — поквитаться с тем, кто отнял любовь. Оставалось отыскать бумаги, и жизнь открывала перспективы, о которых человек не мог и мечтать.

После того, как исповедь гостя подошла к концу, мне было предложено добровольно передать архив, за что КГБэшник обещал повлиять на Лемье. Тот должен был отказаться от идеи мести. Что за это было обещано французу, сказать трудно. Но я так думаю, нанятым Лемье людям, никто не должен был помешать совершить задуманное.

Поняв это, я попытался достучаться до сознания человека, сидевшего передо мной, заявив, что сообщу кому следует. На что тот расхохотался так, что мне стало не по себе.

Сообщай, говорит. Поверят мне, а не тебе. А если ты и дальше будешь упорствовать, доложу руководству, что ты связался с французской разведкой с целью продать архив. Лемье подтвердит. Тот готов подтвердить, что угодно, лишь бы уничтожить тебя как можно скорее. Так что выбирай: или ты живёшь, как жил, занимаешься любимым делом, воспитываешь дочь, ездишь на разные там симпозиумы, или сгниёшь в тюрьме. Также не забудь подумать о том, как сложится жизнь жены и дочери. Думаешь, им позволят выехать во Францию? В лучшем случае в Сибирь, а то и того хуже, девочку отдадут в интернат, супругу вслед за мужем по этапу.

То была последняя, переполняющая терпение капля. Я предложил гостю покинуть дом.

Он ушёл. Уходя, оставил телефон на случай, если я передумаю.

Но я не передумал.

Мало того, закончив съёмку, решил поехать в главное управление КГБ. Позвонил кому следует, попросил о встрече с главным начальником. Через два часа должен быть на Лубянке.

Экран погас. На этот раз окончательно.

Минуты полторы Илья и отец сидели молча.

После чего, не поворачиваясь лицом к отцу, Богданов — младший спросил: «Александр Иванович был в КГБ?»

— Думаю, был. — произнёс Николай Владимирович. — Я, когда на ноги встал, наведался к покровителю. Тот посоветовал о деле Соколова забыть.

— И ты забыл?

— Нет. Пытался выяснить, был ли Соколов в главном управлении. Напрасно. Никто ничего не знал или не хотели говорить.

— А как Соколов передал плёнку?

— Не поверишь. По почте бандеролью.

— По почте? — Илья чуть не расхохотался. — Поверить не то, что трудно, в голове не укладывается.

И опять с минуту сидели молча.

Каждый думал о своём в то время, когда оба думали об одном и том же.

— По поводу супруги Александра Ивановича?! Ты не думал, что ей было бы интересно посмотреть фильм? — почувствовав, что пауза затягивается, решил продолжить разговор Богданов — младший.

— Думал. И даже предпринимал кое-какие шаги. В проходящие дни культуры нашей страны во Франции я был приглашён в составе делегации на приём в министерство культуры, где присутствовала Катрин. В то время она занимала пост советника президента. Тогда нам удалось лишь перекинуться парой фраз, из которых стало ясно, что Катрин знала и про меня, и про нашу дружбу с Александром. Мало того, она сообщила мне, что супруг собирался познакомить нас, но по непонятным причинам откладывал, то ли занятость не позволяла, то ли ждал подходящего случая.

На следующий день Катрин сама позвонила в отель, назначила место встречи.

— В кафе?

— Приехала на машине. Покружили по Парижу, затем поехали за город. Тогда я впервые познал Францию, что называется, изнутри. Побывал в местах, где живут люди, которые делают Францию такой, какой та была сотни лет назад. Места не то, чтобы особенные, нет. Просто там жили обычные французы, которые в Париж наведываются по великим праздникам. Когда прощались, я спросил Катрин, почему решила показать мне обычную жизнь обычных людей?

Она сказала, что такой любил Францию Александр.

Не представляешь, насколько я был благодарен. Исполнилась мечта. Я хотел увидеть страну Дюма, Бальзака глазами французов, и я её увидел.

— О Соколове говорили?

— На протяжении всей поездки. Были моменты, когда возникало ощущение, будто Александр сидит на заднем сиденье, вслушивается в разговор.

— А про кино?

— Хотел, но не решился. Слишком тепло Катрин отзывалась о новой жизни, о муже, о его родителях, о том, как те относятся к Лизе. А ещё меня удержала её беременность.

— Выходит, что ты пожалел ее?

— А как бы ты поступил на моём месте? Неизвестно, как Катрин пережила бы известие о том, что Александра погубил Фредерик.

— А как же торжество справедливости?

— Придёт время, и она восторжествует. Ты сам покажешь фильм Элизабет. Пусть дочь решает, как быть. В конце концов это семейное дело.

— Возложенную на тебя ответственность решил переложить на чужие плечи?

— Во — первых, ты не чужой. Во — вторых, я всего лишь исполняю волю Александра. В письме, как и в фильме, не сказано про торжество справедливости. Желай Соколов мести, он так бы и сказал, что нужно отомстить. Вместо этого высказал желание, что кино должно быть передано дочери.

— Ну, хорошо, — вынужден был сдаться Илья. — Что касается виновника гибели Соколова, мы выяснили. Лемье организовал покушение. Рано или поздно, он за это ответит. Вопрос состоит в том, почему Фредерик помогает Элизабет?

— Ты не догадываешься?

— Надеется заполучить исчезнувшие документы?

— По-другому быть не может. Исчезнет тайник бесследно, и участь Фредерика предрешена. Гришин объявит всему миру, что Лемье организовал убийство известного русского учёного Соколова.

— Факт этот можно будет использовать в разоблачении обоих.

— При условии, что бумаги будут у нас.

— Хорошо, что напомнил, — как бы, между прочим, произнёс Илья. — Как в письме, так и в фильме проскакивает фраза: «Гость требует, чтобы я отдал документы ему. Я говорю, что не согласен».

Посему возникает вопрос. Ты ведь не просто так затронул тему архива, сообщив, что Тесла переправил бумаги в Сербию?

— Допустим.

— В таком случае вынужден просить раскрыть карты. Ты уже и так рассказал больше, чем хотел. Осталось поделиться главным.

— Вопрос тогда заключается только в том, как намерен поступить с этим главным ты?

— Что не передам бумаги ни Гришину, ни Лемье, в этом можешь не сомневаться.

— Ты не ответил.

Глядя пристально в глаза сына, Николай Владимирович ждал главного.

На протяжении более четверти века Богданов — старший жил моментом, когда сможет передать тайну учёных другому человеку. Неважно кому, главное, чтобы он был умён и честен как по отношению к себе, так и по отношению к хранителям данных секретов.

И такой день настал.

Сдерживая желание рассказать всё, Николай Владимирович испытывал неидентичное ощущению праздника чувство расставания с тем, что