о старом, довоенном названии. Я спросил ее, можно ли встретиться после ужина, и она сказала, что постарается. Я сказал ей, что мы будем в Гастхаусе примерно с 19:00 до 21:00, если она сможет прийти.

Во второй половине дня я катался в основном с Патриком и Сюзанной, хотя я уходил один, когда они хотели покататься на одной из более сложных трасс, к которым я был не готов. Мы встретились в шале на ужин, а затем мы с Патриком пошли в Гастхаус. Я был рад увидеть, что Татьяна была там, но она была с родителями. Они разрешили нам посидеть и поговорить у камина, что было приятно, но это, конечно, исключало любую возможность сесть рядом и попытаться обнять ее, чего мне очень хотелось. Я решил, что лучший шанс попытаться сделать что-то подобное будет на кресельном подъемнике, если я увижу ее на следующее утро.

Татьяна снова встретила меня у кресельного подъемника в среду утром. Я спросил ее, как долго они пробудут в Катшберге, и она сказала, что они уезжают в субботу, когда уезжали и мы. Примерно на полпути в гору я обнял Татьяну и она теснее прижалась в кресле.

«Я тебе нравлюсь?» — спросила она.

«Да, нравишься! Мне нравится быть с тобой».

«Отец будет недоволен. Он считает, что у меня не должно быть парня».

«Отцы все такие! Не против, что у меня рука здесь?».

«Да, мне нравится».

Весь оставшийся день я обнимал ее, когда мы ехали на кресельном подъемнике. Когда пришло время расходиться на ужин, она обняла меня и поцеловала в каждую щеку, по-русски. В тот вечер мы снова встретились в Гастхаусе под пристальным взглядом ее отца. Четверг был практически таким же, как и среда, и тоже только объятия на подъемнике. Я пришел к выводу, что дальше с ней ничего не получится, потому что у нас оставалась только пятница.

В пятницу мы встретились, как и раньше, и на этот раз, когда я обнял ее, она наклонилась и поцеловала меня в щеку. Я повернул голову, и мы обменялись быстрым поцелуем. Мы делали это каждый раз, когда поднимались на кресельном подъемнике. Перед самым обедом, во время нашей последней поездки, она спросила, можем ли мы обменяться адресами и я согласился.

«Я бы хотела найти способ побыть с тобой позже без родителей, но это просто невозможно».

«Я тоже», — сказал я. «Но я не думаю, что твой отец упустит нас из виду. Он знает, что могут сделать подростки!»

Она хихикнула: «Да, он знает. Вот почему мне не разрешают встречаться!».

Мы спустились на лыжах с холма и у подножия я нежно поцеловал ее, она разомкнула губы, и мы ненадолго соприкоснулись языками, прежде чем она разорвала поцелуй.

«Хороший был поцелуй! Увидимся вечером в Гастхаусе?».

«Да! Я принесу свой адрес и, пожалуйста, принеси свой».

В тот день я катался в основном один, но в конце дня я нашел Патрика и Сюзану и мы отправились на более сложную трассу для моего последнего заезда в нашей поездке. Это было захватывающе, но немного страшно, потому что на трассе было несколько участков с крутыми обрывами. На этих участках я ехал как можно ближе к горе, но в остальном двигался с разумной скоростью. Сюзана ехала медленнее, чем могла бы, и держалась за мной, а Патрик ехал впереди на полной скорости.

После ужина мы спустились в Гастхаус и я встретил Татьяну. Мы обменялись адресами и сели у камина.

«Стив, мама разрешила прогулку. Мы должны вернуться через пятнадцать минут».

Я взял ее за руку и мы пошли вокруг Гастхауса, лыжного домика и шале, держась за руки и разговаривая. Перед тем, как вернуться в дом, мы обменялись жарким французским поцелуем и объятиями. Мне хотелось, чтобы она осталась где-нибудь действительно одна, но я знал, что это невозможно. Мы вернулись в «Гастхаус», не теряя ни секунды. Когда пришло время прощаться, мы обнялись и поцеловались по-русски — по разу в каждую щеку.

У меня появился новый друг, которого я, вероятно, больше никогда не увижу. Я сказал, что надеюсь, что ее отца когда-нибудь отправят в США, она хихикнула и сказала, что это было бы здорово, но маловероятно. Их следующее место службы, скорее всего, будет в Москве. Я сказал, что с удовольствием посетил бы это место, но, учитывая отношения между США и СССР, не уверен, что это возможно.

«Русские люди не ненавидят американцев», — сказала она. «Вам будут очень рады в России, особенно в Ленинграде, откуда я родом».

«И вам были бы рады в Милфорде, штат Огайо, откуда я родом».

Мы пообещали писать и попрощались. Она ушла вместе с родителями, обернувшись, чтобы помахать рукой от двери, когда они выходили.

«Очень жаль; она очень милая!» — сочувствовал Патрик.

«Жаль только, что отец держит ее на коротком поводке, но я могу понять, учитывая, что я бы сделал с ней, если бы у меня была такая возможность!»

«Да, я это понимаю», — согласился Патрик. «Ну, не так уж много ты можешь сделать. Но у тебя есть София и Пия дома, так что тебе не на что жаловаться!»

«Вообще-то, София сейчас просто очень хороший друг. Мы не вовлечены ни во что физическое».

«Правда? Я слышал, как она сказала нескольким парням, что ты ее парень».

Я усмехнулся: «Думаю, это ее способ сказать им «нет», не задевая их чувств. Мы не парень и девушка. Если бы ты был мил с ней, возможно, после моего ухода она бы заинтересовалась свиданием с тобой! Но ты должен избавиться от этого «пофигизма»!».

«У меня есть несколько подруг, так зачем меняться?»

«Я знаю. Я разговариваю с кирпичной стеной. Не то что Томаш Эрикссон, который послушал и теперь за ним бегают почти все девчонки в классе!»

«Говоря об Эрикссонах, почему ты перестал встречаться с Петрой? У нее репутация фантастической в постели и очень веселой».

Я усмехнулся: «Я показал ей, что такое фантастика. Она и понятия не имела. Но она не в моем вкусе. Я бы предпочел провести время с Софией, даже без секса, чем с Петрой».

«Это не имеет смысла», — сказал он, покачав головой.

«Для меня имеет, и я думаю, что это все, что имеет значение в конечном итоге».

Мы вернулись в шале и до самого сна общались с Андерсом, Евой, Сюзаной и Перниллой.

В субботу начался наш обратный путь и мы приехали домой около