Консультанты компании кивают и улыбаются, хотя улыбка не затрагивает глаза. Они начали терять обычное свое хладнокровие, изрядно поистратив былой лоск. Путешествие сказывается и на них.

– Разумеется, мы вовсе не собираемся препятствовать научной работе доктора Грея, – заявляет мистер Ли и добавляет, вероятно заметив выражение лица Марии: – Мы предложили ему выступить на нашем выставочном стенде. Он продемонстрирует, какой огромный вклад вносит компания в дело научного понимания Запустенья. Это будет прекрасная возможность для всех нас.

То ли всему виной разыгравшееся воображение Марии, то ли в их словах действительно слышится какой-то странный нажим.

– А-а, понимаю, – говорит Ву Джиньлу, хотя по его лицу пробегает недоумение.

Мария ничего не отвечает. Вороны бросают на нее оценивающие взгляды, и она чувствует, как в душе шевелится страх. Ей смешно от собственной наивности. Юрий Петрович и другие священники могут счесть Грея богохульником, а для компании он все равно что странствующий проповедник. Зачем сдерживать такое рвение? Он принесет им пользу. «Приходите взглянуть на наши чудеса, их благословил сам Господь».

– А вы как себя чувствуете, Мария Петровна?

«Они знают, кто я такая, – думает она. – Они видят меня насквозь, как будто настоящее имя вытатуировано у меня на коже».

Но как они узнали? Может быть, она сама себя выдала? Или Судзуки? Нет, в это она поверить не может. И не поверит.

Мария старается успокоиться, но у нее звенит в ушах, а купе становится слишком тесным, здесь трудно дышать. Ей нужно выйти в коридор, но консультанты загораживают дверь, как будто раскинув крылья и заполнив ими все пространство вокруг.

– Не могли бы вы составить нам компанию, Мария Петровна?

– Что вы хотите этим сказать? – резко спрашивает Ву Джиньлу.

– Прошу вас, это для вашей же пользы.

Петров шагает к ней и протягивает руку, чтобы взять под локоть, но она шарахается от него и налетает на стол. Грей раздраженно ворчит.

– Мы боимся, что Мария Петровна нездорова. Ей просто нужно пройти с нами, ради ее же собственной безопасности, а также и всех остальных.

Петров и Ву обменивается многозначительными взглядами, и торговец отходит от Марии, уставившись себе под ноги.

– Уверяю вас, я совершенно здорова.

Мария старается говорить спокойно и твердо, но слышит дрожь в своем голосе.

– Вам не о чем беспокоиться, это просто обследование.

«Не устраивай сцен», – звучит в голове Марии голос матери. Мать больше всего на свете боялась устроить сцену, но именно это Мария и должна сейчас сделать. Должна закричать во все горло, чтобы сюда сбежались все пассажиры, и рассказать им, что эти двое – лжецы, что они очень опасны и будут защищать себя и свою компанию любой ценой.

Но ее решимость слабеет от одного взгляда на Ву Джиньлу. Он боится ее, боится того, что она может натворить, страдая от овладевшего ее разумом недуга. Она может стучать ногами, кричать и умолять, что никакой болезни нет, что с ней все в порядке, но это лишь убедит их еще сильней. Они начнут качать головами и сочувственно приговаривать, что так будет лучше. Можно обвинять компанию во всем, что только придет в голову, никто не станет слушать Марию, если поверит, что она заражена.

За спиной у Воронов происходит какое-то движение, и в дверях появляется маленький, опрятный врач компании, неумело пряча в кармане шприц. Петров берет Марию под руку. Выходя из купе, она оглядывается и видит, как Грей, склонившись над блокнотом, что-то исступленно пишет, а Ву Джиньлу смотрит вниз, не решаясь встретиться с ней взглядом.

Прореха

На этот раз безбилетница выглядит иначе. Вэйвэй не может точно определить, в чем дело, но присутствие Елены кажется теперь более веским, как будто она занимает больше места. Девушки жмутся в разных концах койки.

– Воровка!

Узкое пространство между койкой и потолком становится еще меньше.

– Я не знала, – говорит Вэйвэй. – Я не знала, что получится.

«Не знала?» Узоры на стене движутся, лишайник растет на глазах.

– Зачем ты его взяла? Он не твой.

«Потому что мне этого хотелось, – вертится на языке у Вэйвэй. – Хотелось держать его у себя. Хотелось чего-то такого, что нельзя оставить, нельзя потерять». Но вместо этого она говорит лишь:

– Мне жаль… очень жаль.

Поезд стучит в голове, рельсы дребезжат в костях, и Елена ни в чем не виновата, вся вина на одной Вэйвэй. Она сама принесла это в поезд, а ведь приближается станция «Бдение», и уже ничего не исправить. Она снова видит страх на лице Алексея, раскаяние, в которое он закутался, и чувство вины становится еще сильней.

– Зачем ты вернулась? – говорит она, и слова звучат резче, чем ей бы хотелось. – Тебя ищет Генри Грей.

«И он увидит ее, – думает Вэйвэй. – Он такой же, как Ростов, как она сама. Все ищут чего-то; всем недостаточно того, что у них есть».

– Он убежден, что ты посланница, ангел…

– А не чудовище?

Елена дотрагивается до стены, и лишайник идет волнами, то разбегаясь в стороны, то поворачивая назад, ощупывая и обтекая ее пальцы.

– Нет, это не то…

– Не то, что ты думаешь? Разве? Тогда в лесу ты решила, будто я хочу сделать с ним что-то плохое. Как поступают чудовища. Там нам и место.

– Нет…

Но Вэйвэй снова видит в мыслях распростертого на земле Грея и склонившуюся над ним Елену. «Не надо!»

Елена поднимает голову. В ее глазах – обвинение в предательстве.

– Это неправда.

Вэйвэй тянется к ее руке, но понимает, что слова сухи и пусты. Елена всегда будет безбилетницей, непрошеным гостем. Она всегда будет монстром – одной из тех, кого боятся, ловят, отстреливают.

– Мы найдем тебе подходящее место, – говорит Вэйвэй. – Приедем в Россию, и ты увидишь весь мир. Все, чего ты хотела, все, что представляла себе…

Но Елена отодвигается, накручивая волосы на пальцы.

– Что такое?

– Ты не понимаешь. Я вернулась не за этим.

– Но я хочу понять, иначе как же пойму остальное? Все эти трансформации…

Вэйвэй поворачивается к стене и пытается оборвать разросшийся по всему потолку лишайник, соскрести его ногтями…

– Вэйвэй, не надо…

И в этот момент сознание Вэйвэй словно заливают чернила, ее окружает темнота и пустота, а потом все это отступает и она оказывается…

…там, где ее не должно быть, – в грохочущем паровозном аду. Она смотрит на кочегаров, кормящих углем топку, на их защитные очки, в которых отражается пламя, на подпаленные перчатки. Сквозь закопченное окно видно, что поезд находится неподалеку от Русской Стены, в самом начале рейса. Предыдущего рейса. Значит, это воспоминание? Нет, что-то другое. Ярко-оранжевые искры падают на ее кожу, но не обжигают – и это вовсе не искры, а споры, скачущие к топке в поисках тепла, что дает поезду силу. Из огня появляются другие споры и оседают на стене. Вэйвэй подходит к ним, наклоняется и видит, как на стене возникает переливчатый