какое-то время заключенные все еще недовольно переговаривались друг с другом, обзывая охранников, а затем разошлись по темным уголкам своих камер. Феликс же осторожно посмотрел на своего большого соседа, а затем отошел в другой конец темницы, усевшись на одну из вделанных прямо в стену каменных кроватей. Сейчас у него не было другого выхода, кроме как сидеть и ждать, пока Хепзиба не освободит его. Феликс был уверен, что эта знатная дама не оставит его в беде, правда ждать этого освобождения, по-видимому, придется не скоро. Ну, или как минимум, дождаться, пока его отведут в Древесные шахты, а уж оттуда сбежать по тайным проходам, которыми Феликс уже однажды пользовался. Он и сейчас спокойно бы вышел, но прозорливые тюремщики забрали у него все предметы, которыми можно было бы вскрыть замок.

Раздумывая над своей тяжкой судьбой, Феликс услышал странный звук, похожий на бульканье, которое обычно издают невежи за столом, когда им подают супы или другие жидкие блюда.

— Ну нет, опять! — раздался раздраженный голос из другой камеры. — Сколько можно! Охрана! Чертовы псы, да услышьте же нас наконец! Хватит издеваться, мы тут спать хотим! Эй, ты, монах, пни этого идиота хорошенько, чтобы заткнулся!

Феликс ошарашенно посмотрел по сторонам, и только сейчас понял, что они имеют в виду его.

— Что значит «пни»? — пробубнил он, хмуря брови. — Кого?

— Кого-кого, а то сам не видишь? Вот этого поросенка, что рядом с тобой сидит! — ответил худощавый пират, если судить по татуировкам и загорелому виду. — А то клянусь Рогатой Матерью, когда выберемся я с него скальп сниму!

Феликс испуганно перевел взгляд со своего собеседника на здоровяка. Со стороны пирата было верхом самомнения утверждать, что он сможет хоть каким-то образом повредить эту груду мышц и жира. Судя по габаритам, громила мог просто дунуть на зазнавшегося моряка, и все его кости разлетятся по ветру, словно лепестки одуванчика.

— Ну чего сидишь? — продолжил пират. — Пихни локтем, хотя бы.

— Да вы с ума сошли! — возмущенно проговорил Феликс. — Он же меня убьет!

Из соседней камеры донесся дружный смех, словно Феликс рассказал какую-то очень смешную шутку.

— Этот-то? Да он даже мух боится, не то что людей. — проговорил еще один грозного вида заключенный с лохматой бородой.

Феликс снова посмотрел на своего соседа, и до него только сейчас дошло, что этот здоровяк плачет. Спрятав свое лицо в широких ладонях, он лил слезы, содрогаясь всем телом, словно слишком впечатлительный ребенок, которому пьяный священник пригрозил вечными муками в аду.

— Видишь? — проговорил пират. — Ничего он тебе не сделает.

Поджав губу, Феликс осторожно пододвинулся поближе к своему плачущему соседу. В тусклом свете факела он увидел, что вокруг толстяка разбросаны объедки и мелкие камешки. Несколько косточек и тыквенных семечек были и на его одежде. Похоже, другие заключенные кидали в него вещи, чтобы тот перестал плакать.

— Э-э… извините. — пробормотал Феликс. — У вас что-то болит? Может быть позвать целителя?

Поняв, что его слова не возымели никакого эффекта, Феликс осторожно дотронулся до плеча своего сокамерника, и тут же чуть не свалился со своего места. Здоровяк, по-видимому до этого не подозревавший о его присутствии, резко вздрогнул от неожиданного прикосновения, и отпрянул на самый край скамейки, испуганно прижимая могучие руки к груди и тяжело дыша, словно от продолжительного бега.

— Святая Дочь Роз, ну не надо же меня так пугать. — выдохнул Феликс, хватаясь за сердце. — Вы меня чуть не…

Он остановился на полуслове, бестолково уставившись на лицо своего соседа. Оказалось, что перед ним сидел совсем еще ребенок. На его круглом лице еще даже не было первых мужских волос, а пухлые щеки и голубые добрые глаза, которые сейчас были наполнены страхом и слезами, делали его похожим на большого младенца. Молодости ему добавляли и короткие кудрявые волосы, которые напоминали светлую шерсть молодого барашка. Ему нельзя было дать больше тринадцати лет, а может даже и меньше. Тяжело дыша, он с ужасом глядел на Феликса, будто ожидая, что он в любой момент может его ударить.

— Ну и дела, да ты же ведь еще совсем ребенок. — с жалостью пробормотал Феликс, и быстро подойдя к железным прутьям, гневно прибавил в пустоту: — И не стыдно вам сажать за решетку детей! Да еще и в святой праздник! Подлые негодяи!

— И этот туда же… — сокрушенно пробормотал пират, повиснув на железных прутьях.

Злобно глянув на пирата, который сейчас не мог ему ничего сделать, Феликс вернулся на свое место. — Спокойно, — сказал он, поднимая руки, и показывая, что он не желает зла, — я не буду тебя бить. Как тебя хоть зовут, бедолага?

— М-Милу. Милу — сын старого свечника. — проговорил тот, вытирая ладонями слезы. — Так преподобный говорит.

— Преподобный? Так ты сирота? — догадался Феликс, и не вставая с места, прокричал, грозя в пустоту: — Да еще и сирот! Владыки что, всех стражников за место добрых сердец наградили червивыми огрызками?!

— А вас как зовут, господин? — спросил здоровяк. Голос у него тоже был детский, и никак не сочетался с его дюжими размерами.

— Меня-то? Феликс.

— Вы тоже преступник, как и я? — всхлипывая проговорил тот, и снова залился горькими слезами. — Преподобный говорит, что все преступники попадают прямо в ад, а значит и я тоже. — его могучее тело дергалось от громких детских рыданий.

— Ну-ну, какие же мы преступники, дружище? — попытался утешить его Феликс, по-отечески похлопав рукой по широкому плечу. — Посмотри, тут везде одни лишь честнейшие люди. — он обвел ободряющим взглядом унылые и заплывшие от вина лица заключенных, которые стояли около железных решеток. — Преступники — это те, кто сажает совершенно неповинных людей в темницы. Это я тебе как праведный служитель церкви говорю. И гореть этим преступникам в аду за такие деяния! — повысив голос, пригрозил Феликс, снова обращаясь к тюремщикам, которые, конечно, не могли его услышать. Из-за праздника, большинство стражников находились на улицах, а поэтому, те, кто остался, сторожили единственный вход в темницы.

— Но я ведь не честный. — рыдая проговорил Милу, пряча лицо в ладонях. — Я ведь не хотел его красть… Я даже не помню, как он оказался у меня. Я просто ходил по рынку, а потом украл… — его слова потонули в новых рыданиях.

— Милостивая Дочь, да о чем это ты там бормочешь себе под нос? Что именно ты украл? — осторожно, словно заботливая няня, поинтересовался Феликс.

— Ножик. Я просто ходил, а потом украл… а потом стражники схватили.

— Нож? — задумчиво повторил Феликс. — Зачем такому как ты понадобился нож?

— Не знаю. — помотал головой Милу. — Я