Он снова выдохнул и замолчал.

Алисе почему-то вспомнился пустой концертный зал в Будапеште. Мутный и неотчётливый, как во сне. Света совсем чуть-чуть и только на сцене, и она идёт на высоких каблуках к её краю. Чок-чок-чок – отдаётся эхом, и кажется, что это считает невидимый метроном.

– Лучше не надо ничего такого, – проговорила Алиса медленно, почти нараспев, – ты ведь не знаешь обо мне ничего, Андрей. У меня обязательства перед другими людьми. И у меня совсем другая жизнь, как ты этого не поймёшь: без медведей и без борьбы. Я совсем не такая хорошая, как тебе кажется. И вообще, ты много всего напридумывал.

– Подожди, – ошарашенно произнёс Андрей, – но ты сказала, что чувства взаимны…

– Чувства – одно, а обязательства – другое, – заметила Алиса. – Мы слишком поздно встретились. Может быть, если бы это случилось раньше… – она замолчала, закуривая.

– Я не понимаю, – пробормотал Андрей.

– Да, – согласилась Алиса, выпуская вверх струю дыма, – я вижу.

А в том зале в Будапеште всё-таки кто-то сидел, подумала Алиса. На задних рядах. Потом, когда монтёры стали двигать рояль, свет всё же чиркнул по залу – и нашёл там две фигуры. Интересно, кто это был?

От разговора с Андреем Алисе стало скучно и одиноко. Она вдруг поняла или, скорее, даже почувствовала, что она одна в этом огромном чужом городе. И не только в нём. Никого нигде нет: ни в заснеженной Москве, утыканной шпилями корпораций, ни в родном Красноярске, ни уж тем более в этой инопланетной стране по другую сторону Атлантики – с её блумингдейлами и мишленовскими ресторанами. Кругом только холодный ветреный космос, от которого бьёт озноб.

– Ладно, – сказала она, поднимаясь и подходя к застывшему Андрею, – не обращай внимания, я тоже что-то со словами не то делаю. С дороги ещё не отошла.

И обхватив его за плечи, притянула к себе.

– Пойдём в комнату, – попросила Алиса.

* * *

Когда она проснулась, Андрея рядом не было. Уже начиналось утро: за прорехой в белых занавесках проглядывало небо, и где-то там, далеко слева, наверняка обозначило себя маленькое зимнее солнце.

Алиса села на постели. Несколько подушек валялось на полу, рядом с одеждой. Платье, по-моему, порвали. И вообще, вещей прилично, скорее всего, попортили. Алиса тихо рассмеялась.

– Однако, – сказала она самой себе и подумала, что надо, пожалуй, найти хоть что-нибудь из одежды.

В дверь постучали.

– Прошу, – объявила Алиса, укрывшись одеялом.

– Привет, – сказал Андрей, заглядывая в комнату. – Ты не изменила своих привычек? На завтрак – яблочное детское пюре и некрепкий кофе?

Алиса улыбнулась.

– Откуда ты тут взял детское пюре?

– Поверишь, если я скажу, что привёз его из Москвы?

– Ну ты странный. Поверю, наверное…

Алиса долго стояла под душем, а потом едва ли не столько же разглядывала себя в зеркало. В целом, лучше, чем можно было ожидать. Только вернуться к регулярному плаванию надо – чтобы мышцы в тонусе держать. И плевать, что врачи не советуют.

Платье действительно было порвано, и Алиса достала из пакета новое, купленное вчера. Как знала, что понадобится. Стоило бы погладить, но и так сойдёт.

– Слушай, – сказал Андрей за завтраком, – тут куча мест, которые я тебе хотел показать, выбирай что угодно.

Алиса нахмурилась.

– Я разве тебе не сказала, что мы сегодня с девчонками уезжаем?

Андрей аккуратно поставил на стол чашку и уставился на Алису примерно таким взглядом, каким смотрят на неизвестную науке форму жизни.

– Как сегодня? Ты же только приехала?

– Ну да, – сказала Алиса, – вчера приехала, а сегодня мы выдвигаемся в Бостон. Там концерт будет через неделю, многое надо подготовить.

Андрей молчал. Алисе тоже добавить было нечего. Она отставила баночку, из которой выскабливала пюре, и, облизав чайную ложечку, бросила её на стол. Ложечка неправдоподобно громко звякнула.

– Зачем ты здесь появилась? – спросил Андрей.

– А ты не рад? – поинтересовалась Алиса.

– Ты же знаешь.

– Ну а тогда зачем спрашиваешь?

Он больше ничего не сказал. Покачал головой и ушёл с кухни. Алиса докурила, поглазела в окно на чёрную пару: он – в пальто с цветастым шарфом, она – в широкополой шляпе, – и взглянула на часы.

– Андрей, – крикнула Алиса, – ты мне такси вызовешь?

Машина приехала уже через десять минут. Алиса собрала сумку, посмотрела на себя в зеркало и осталась в целом довольна. Вышли молча и молча же спустились на улицу.

– Ну пока, – попрощалась Алиса, выдавив из себя улыбку.

Андрей с силой обхватил её за плечи и уткнулся лицом в волосы. Она чуть приобняла его в ответ.

– Ну вот, – сказал он, чувствуя, как она вздрагивает, – наконец-то ты плачешь по-настоящему.

Она действительно заревела.

Алиса уже забралась на заднее сидение, когда Андрей протянул ей маленькую коробочку.

– Возьми, – сказал он, – там сим-карта, а на ней записан номер. Только он теперь и будет работать, все остальные контакты мне придётся удалить. Она будет жить десять дней. Если надумаешь – позвони. Если нет… ну, и так понятно.

Он захлопнул дверцу, и машина сразу же тронулась.

Странное дело. Удаляясь от его дома, Алиса почувствовала лёгкую грусть. Она даже не поняла, что́ может быть причиной этого щемящего ощущения – ну не сожаление же о расставании? Ей бы вовсе не хотелось там оставаться дольше. Может быть, действительно нужно, чтобы её всё время где-то ждали?.. На подъезде к отелю чувство переросло в желание написать несколько слов.

«Теперь всё будет хорошо, – набрала она. – Я чувствую». Нажала «отправить» – и успокоилась. Что, интересно, сейчас скажут девчонки?

Сегодня десятый день – и это значит, что она не позвонит. Это было ясно и на девятый, и на шестой, да и вообще с самого начала. И всё равно – ждёшь. Поминутно вытаскиваешь телефон из кармана, чтобы проверить, не пропустил ли звонок. Бросаешься к столу, на котором оставил свой Samsung, когда приходит какая-нибудь сервисная смс. Избегаешь слепых зон мобильной связи – мало ли. Вдруг.

Это как достать ресницу из глаза. Кажется, что она всё ещё есть, хотя ничего нет. Так и с этим «вдруг», которого не бывает. Телефон можно оставлять где угодно. И не думать. Не ждать. Не изобретать версий. Где-то внутри, независимо от сумасшествия ожидания, сидит спокойное понимание. И десять дней назад тоже сидело. Если бы не остаточные рефлексы, в него можно было внимательно вглядеться.

Всю жизнь работал со словами, и не уяснил, что они вообще ничего не значат. И даже придумал для себя, что они могут отчего-то быть про одно и то же. Про эти «взаимные чувства», про «всё хорошо».