тебя за ручку привели к успеху, разглагольствовать о том, что каждый так может, надо только постараться, ты не имеешь права.

– А ты кто такой, чтобы решать, на что я имею право, а на что нет? – огрызнулась Соня.

Вот и первая ссора, подумал Ян. Он понимал, что без этого совместной жизни не бывает и идеала не существует, но все же хотелось, чтобы его умная и утонченная Соня уговорила Олю не ходить на соревнования, не причинять лишней боли отвергнутой девушке, а не называла ее девкой.

Пусть даже и так. Пусть у нас каждый может, все пути открыты, только у каждого человека своя история, своя боль, свои страхи. Даже последний алкаш достиг своего незавидного положения не потому, что в детском садике все захотели стать космонавтами, а он алкоголиком. Жизнь это не только ты, но и мир вокруг тебя, и он может быть к тебе милостив, а может быть и жесток. Люди все разные, и у каждого своя способность держать удар и перемахивать через препятствия. Кому-то расставание с возлюбленным станет всего лишь дверью в новые отношения, а для кого-то это будет полный крах всех надежд.

Все знают, что завидовать плохо, но презирать тех, кто добился в жизни меньшего, чем ты, наверное, еще хуже.

Ничего этого Ян не сказал вслух, а прибегнул к универсальному способу примирения между мужчиной и женщиной.

«Раз всех надо уважать, то и Сонины заскоки тоже, – думал он умиротворенно, когда они лежали, обнявшись, – на все есть свой резон, никто не злой просто потому, что злой».

* * *

Соревнования надвигались на Костю подобно каменному шару из фильма про Индиану Джонса, который он когда-то смотрел по отцовскому видику, а он не мог ни убежать, ни заставить шар свернуть с пути.

Грипп оказался бы спасением, но нет, Костя был здоров как черт, а симулировать считал ниже своего достоинства.

Он снова позвонил Оле и робко заикнулся, как здорово было бы, если бы она не приходила, но она ледяным тоном повторила, что если они женятся, то люди должны видеть их вместе.

Положив трубку, Костя понял то, что в принципе знал и раньше и что вполне его устраивало – в их браке главной будет внешняя сторона. Кто что чувствует, дело десятое, главное, чтоб окружающие видели во всех отношениях идеальную семью.

Что ж, все его знакомые так жили, и Славины, и Бахтияровы, и в его собственной семье было заведено именно так. Напоказ.

Оставалась одна надежда – на переменчивую и хмурую ленинградскую погоду, но и она подвела, вдруг разогнала тучи и подарила ясный, почти по-летнему теплый день.

С ненавистью взглянув в окно, Костя начал собираться.

Положил в рюкзак спортивный костюм и кеды, наполнил термос чаем, сунул в карман шоколадный батончик для экстренного восстановления сил, съел легкий завтрак и вышел на улицу, где его через пять минут подобрала Соня.

По пустым с утра воскресным улицам быстро доехали до Оли, а потом подхватили Яна, хмуро курившего возле приемного покоя. На правах человека после суток он упал на заднее сиденье, не особо скрывая отвращения ко всему происходящему.

– Как дежурство? – спросила Оля.

– А я еще и завтра пойду, – хмыкнул Колдунов, – точнее, сегодня вечером. Так что, Константин Петрович, мчитесь, как ветер, у меня каждая секунда сна на вес золота.

Костя обещал постараться.

В парке, где проходили соревнования, было многолюдно, но не так весело, как на академическом кроссе.

На главной поляне были расставлены столы, но в этот раз не с бутербродами, а с табличками, официальными списками, стопками номеров и картами. По лицам физруков сразу становилось понятно, что это серьезное и ответственное мероприятие. Возле старта на трибуне сидело начальство, а простые сотрудники расхаживали кто где с довольно унылым видом, и по выражению их лиц можно было догадаться, что пришли они сюда не по зову сердца, а по обязаловке.

Радовала только погода, теплая и ясная, как тень последней улыбки ушедшего лета.

Вдруг Костя увидел отца. Тот оживленно беседовал с древним дедушкой с бородой, белой, как мелованная бумага, но, заметив сына, легко и красиво спрыгнул с трибуны и направился к нему.

– Здравствуй, сын, здравствуй, Оля! – сказал он радушно. – И Сонечка тут, какой приятный сюрприз!

Он сердечно обнял Олю как будущую невестку, а Соне поцеловал руку, и Косте в этом жесте почудилось что-то нарочитое.

– Хотя, наверное, вас уже пора Софьей Сергеевной называть, – отец все еще держал Соню за руку, – ах, летит время, летит безжалостно… Вчера еще под стол пешком ходили, а сегодня известный в городе специалист. Наслышан о ваших успехах, Сонечка, молодец, так держать!

Соня с улыбкой произнесла дежурное: «Что вы, какие успехи, все как у всех», – и представила отцу Яна.

– И о вас наслышан, – сегодня отец был само радушие, – вижу, вы благотворно влияете на моего охламона.

Ян по-совиному моргнул и вытаращился:

– Это ваш сын делает меня лучше.

– Пришли, стало быть, поболеть за товарища? – отец засмеялся, и снова Косте показалось, что нарочито. – Отрадно видеть в молодежи такой сильный командный дух. Что ж, сынок, я тоже буду за тебя болеть и надеяться, что сегодня ты не подведешь ни альма-матер, ни меня. Пойдемте, дорогие мои, я посажу вас на трибуне, оттуда прекрасно видно почти всю дистанцию. Будем вместе переживать за моего отпрыска.

– Спасибо, я бы с удовольствием, – улыбнулась Соня, – но у меня Ян после суток, сами видите, еле стоит на ногах, а ему еще в ночь заступать.

– Это кто же придумал такой безумный график?

– Кто-кто? Грипп! – проворчал Ян и закрыл глаза.

– Нет, юноша, это некомпетентность руководства, – отец приосанился, – в моей вотчине вы никогда не встретите столь вопиющего нарушения трудового законодательства, несмотря на эпидемии и любой другой форс-мажор.

«В моей вотчине! Тоже еще феодал выискался», – желчно подумал Костя.

– Ну а у нас вот так, – улыбнулся Колдунов.

Соня взяла Яна под руку:

– Петр Константинович, рада была вас повидать, но мы поедем.

– Бросаешь нас одних? – капризно протянула Оля. – Тут же до метро три дня на оленях.

– Ну что ты! Закину его домой и сразу вернусь сюда, к вам.

Отец сказал, что тоже за рулем и сам с удовольствием отвезет детей домой, так что дорогая Софья Сергеевна может не трудиться. За сим Ян с Соней отбыли, а Олю папа увел с собой на трибуну.

Со вздохом облегчения Костя огляделся, заметил знакомый потертый брезент академической палатки и не спеша двинулся туда.

Палатка располагалась весьма живописно, в