– Чем я могу быть вам полезен, товарищ Сталин?

Сталин прокашлялся в платок. Застойный бронхит многолетнегокурильщика.

– Я бы хотел, чтобы вы сделали мне полный медицинскийосмотр, профессор Градов.

– Но ведь я не терапевт, товарищ Сталин.

Если бы кто-нибудь из ведомых этим человеком миллионов вэтот момент посмотрел на вождя, не нашел бы и струйки грозной, гипнотизирующейсилы. Сталин не любил – читай: боялся – врачей: ему всегда казалось, что начнис ними иметь дело, так и покатишься безостановочно к концу; последнее жепонятие просто не умещалось в сознании. Что же это за вздор такой, к концу, кконцу всего дела, что ли, к концу коммунизма? При всей неприязни к медицинскомуперсоналу, всегда, начиная еще с тридцатых, была у него в уме некаяокончательная преграда, последний резерв: профессор Градов. Это имяолицетворяло для него нечто более существенное, чем «передовая советскаямедицина». И вот, по некоторым причинам, приходится вызывать этот последнийрезерв и, стало быть, уповать только на него, не оставляя уже никакихвспомогательных сил. Впервые за долгие годы Сталин снова почувствовалстраннейшую зависимость от другого человека, и это выводило его из себя. Однакомы, профессиональные революционеры – как замечательно однажды охарактеризовалаего Светланка, написав в анкете: «отец – профессиональный революционер», –мы, профессиональные революционеры, не имеем права на обычные человеческиеслабости. Еще Троцкий когда-то хорошо сказал: «революционер – это рупор веков»,или это не он, нет тут что-то не то, Троцкий ничего не мог хорошего сказать, он– пособник Гитлера и Черчилля... нет... кто передо мной?.. да... доктор Градов,профессор Градов, врач милостью Божией... нет, так нельзя сказать...

От Градова не ускользнуло, что несколько секунд Сталин был встранном замешательстве, однако затем он сказал своим привычным весомым тоном:

– Я считаю, профессор Градов, что вы, прежде всего, врач...хм... по призванию... вы – выдающийся знаток человека, что подтверждается вашейпоследней книгой «Боль и обезболивание».

Борис Никитич был поражен:

– Неужели вы знакомы с этой книгой, товарищ Сталин?

– Да, я читал, – с природной скромностью и не безудовольствия произнес Сталин. Поразить собеседника неожиданной осведомленностью– это всегда приятно.

Тут уже профессор Градов заволновался:

– Но ведь это сугубо специальная книга, сугубо медицинская,биологическая, во многих местах даже биохимическая. Широкому читателю врядли...

Что-то не то говорю, подумал Градов и еще большезаволновался.

Сталин улыбнулся, протянул руку, слегка притронулся к коленупрофессора:

– Разумеется, я не вникал в медицинские тонкости, однакообщее гуманистическое направление даже и мне, широкому читателю, удалосьпроследить. Человек и боль – это, может быть, самый фундаментальный вопросцивилизации. Я не удивлюсь, если узнаю, что вы удостоены за этот трудСталинской премии первой степени. Хотя, должен признаться, мне показалось, чтокое-где там звучат пессимистические нотки, но мы не будем их касаться.

Каков фрукт! Именно так, фрукт, и подумал Градов о своемсобеседнике. Даже пессимистические нотки уловил в медицинском трактате. Странноначинается наш разговор. Тут, очевидно, я действительно могу и премию получить,и башки лишиться. Подумав об этом, он успокоился и даже повеселел.

– Итак, Иосиф Виссарионович, вы хотите, чтобы я сделалзаключение о состоянии вашего здоровья. Разрешите мне, прежде всего, узнать,как вы себя чувствуете?

Каков фрукт, подумал Сталин, даже не поблагодарил за высокуюоценку его книги. Как будто не понимает, что пессимистические мотивы его книгитоже могут быть взяты под прицел. Впрочем, это ведь профессор Градов, это ведьне какой-нибудь там Эттингер или Вовси, это уж врач... врач по призванию... Сним надо отставить в сторону весь политический аспект моего здоровья...

– Я чувствую себя, в общем, вполне... – хмуро заговорилон. Как сказать: вполне нормально? Тогда зачем вызывал? – Вполнеработоспособным, – продолжил он. – Однако возраст уже солидный, итоварищи по Политбюро...

– Простите, Иосиф Виссарионович, – мягко, в паузу,вступил Градов, – но меня сейчас как врача интересуют не мнения членовПолитбюро, а ваши собственные, как моего сегодняшнего пациента, ощущения.Жалуетесь ли на что-нибудь?

Ему показалось, что Сталин в этот момент с досадой глянул наобшитые дубовыми панелями стены приемной. Неужели этот Градов заметил, что ябоюсь подслушивания, подумал Сталин.

– Как ваше имя-отчество? – вдруг, неожиданно для себясамого, спросил он профессора.

Градов даже вздрогнул: книгу «Боль и обезболивание» прочел,а имени и отчества не помнит.

– Меня зовут Борис Никитич.

– Хорошо, – кивнул Сталин. – Так удобнееобращаться, Борис...

– Никитич, – еще раз подсказал Градов.

– Жалобы есть, конечно, Борис Никитич. Увеличиласьутомляемость. Бывает большое раздражение. Кашель. Боли в груди, в руках иногах. Бывает, голова кружится. Желудок не всегда идеально функционирует. Мочашалит... вот такие дела, то да се... Борис Никитич... Ну, знаете, в наших краяхлюди до ста лет живут... – В этот момент Градову показалось, что Сталинповысил голос. – До ста лет спокойно живут. Жалуются, но живут, – онулыбнулся, видимо вспомнив кого-то в «своих краях».

– Ну что ж, давайте работать, Иосиф Виссарионович, –сказал Градов. – Я начну с личного опроса, как мы говорим, «сбораанамнеза», и осмотра, а потом, как вы понимаете, нам понадобится оборудование ипомощники.

– Оборудование, помощники... – недовольно пробормоталСталин. Очевидно, он как-то иначе представлял себе свою встречу с профессоромГрадовым.

– Ну, конечно, Иосиф Виссарионович, как же иначе? Безрентгенограммы, ЭКГ, лабораторных данных я не смогу сделать заключения. В связис этим я бы предложил, чтобы мы с вами перебрались на Грановского...

– Никакого Грановского! – оборвал его Сталин. –Все можно сделать в Кремле!

Повернувшись в кресле, он нажал кнопку на письменном столе.Почти немедленно в комнату вошли два человека в белых халатах. Оказалось, чтопо соседству ждет распоряжений целая группа сотрудников 4-го управления.

– Ну что ж, прекрасно, это еще удобнее, – проговорилГрадов.

Он поздоровался за руку с вошедшими и попросил первым деломпринести... он чуть было не сказал «историю болезни», но вовремя поправился –историю медицинских осмотров товарища Сталина. Спецврачи замялись, робкопоглядывая на своего чудовищного пациента.