– Принесите! – буркнул Сталин. Он все больше мрачнел.Профессор Градов, оказывается, тоже не может обойтись без этой медицинскойформалистики.

«История медицинских осмотров товарища Сталина» оказаласьтоненькой папочкой с тесемками. Открыв ее с конца, Борис Никитич сразу жеувидел совместное заключение профессоров Геттингера и Трувси, то есть двухисчезнувших недавно светил терапии: «Гипертоническая болезнь, артериосклероз,коронарная недостаточность, эмфизема легких, глубокий бронхит, явления легочнойнедостаточности, подозрение на склеротические изменения почек в сочетании схроническим пиелонефритом...» Ну и букетик! «Диагноз подлежит уточнению послепроведения цикла клинических анализов», – написано было хорошо знакомым БорисуНикитичу почерком Трувси. Может быть, за это их и упекли, за этот диагноз?Может быть, и меня здесь ждет «таинственное исчезновение»?

Он попросил Сталина снять китель. Исторический, очевидно,любимый и удобный, в котором, быть может, еще и первая сталинская пятилетказародилась, пообтертый на обшлагах. Все тут принадлежит истории: китель,байковое нижнее белье, галифе на подтяжках, не говоря уже про шевровые сапоги.В историю, по всей вероятности, не войдет сильный запашок стариковского пота:вождь, очевидно, среди государственных дел забывает принимать ванну. А можетбыть, у него идиосинкразия к ваннам, чудится влетающая в разгаре омовенияШарлотта Корде? Шутки такого рода неуместны во время медицинского осмотра,профессор Градов, даже если они лишь мелькают ласточками среди ваших серьезных,как тучи России, соображений. Прежде всего перед вами пациент. Он прощупалдряблое тело вождя...

– Вы не занимаетесь физкультурой, товарищ Сталин?

– Ха-ха, что я, Ворошилов?

...Прощупал железы, в том числе и в паху, для чего попросилгенсека приспустить галифе. Открылся длинный вялый шланг; говорят, что у всегостаршего поколения вождей вот такие длинные шланги. Бориса Никитича оченьинтересовали сосуды конечностей вождя. Предположения его подтвердились: нижниечасти голеней и икры были изуродованы синюшными вздутиями, набухшимигематомами. Варикозное расширение вен, облитерирующий эндоартерит...

– У вас немеют ноги, Иосиф Виссарионович?

– Бывает. У вас разве не немеют, профессор Градов?

Опять забыл мое имя и отчество или раздражен? Старея,большевики, видимо, дико раздражаются против своих врачей. У Сталина явная«иатрофобия», он ненавидит врачей, потому что они разрушают миф величия.

Он сильно пристукнул Сталина сзади в области почек.Дедовский метод: нижней частью ладони сначала по одной, потом по другой. Почкибольны, левая больше больна, нежели правая. Теперь вам нужно прилечь на спину,Иосиф Виссарионович. Мнем всеми чуткими, хоть и семидесятишестилетнимипальцами, – в каждом 55 лет медицинской практики, считайте, все вместе 550лет медицинской практики представляют здесь эти пальцы! – мнем ими дряблыйживот, отлично ощущаем даже сквозь слежавшийся за годы нашей славы жир вождяего внутренние органы; как ни презираешь человека, а все-таки в роли пациентаон вызывает у тебя сердечное сочувствие – вот его дуоденум, панкреас,мгновенная болевая реакция, печень, конечно, увеличена, уплотнена, бугриста, неисключено что-нибудь совсем нехорошее, хотя в этом возрасте это уже течет вяло,замедленно; эти органы-то его ведь в самом деле ни при чем, они ведь такие же,как у всего человечества, ей-ей, ни коллективизация, ни чистки тридцатьседьмого года в этом рыхлом пузе не прощупываются; обычная печальнаячеловеческая судьба; газы, перистальтика, изжога, вкус свинца во рту...нет-нет, это не тогда, когда стреляют в рот, а когда почки не справляются сосвоей очистительной функцией.

Приступим теперь к перкуссии и аускультации. Тот женесчастный Трувси – мы с ним как-то замечательно играли в шахматы после ужина вДоме ученых – не раз мне говорил, что хирург не убил во мне терапевта. Божемой, чего мы только не слышим и не простукиваем в грудной клетке отца народов!Хрипы, сухие и влажные, выпоты экссудата в нижних частях плевры, глухие тона вверхушках легких, сердце увеличено, аритмия, шумы... Как он еще может ходить совсем этим кошачьим концертом. Ко всему прочему, стойкая «обезглавленнаягипертония», амплитуда угрожающе мала...

Сталину все меньше нравился профессор Градов, опять забыл,понимаешь, его имя-отчество. Он задает неуместные вопросы. Такие вопросы нельзязадавать самому главному человеку так называемого человечества, даже если онтвой пациент-шмациент. Чувствуется по рукам, что он меня не любит, в руках нетволнения, какое бывает у всех народов. А что я ему плохого сделал? Иззаключенного его сына сделал маршала Советского Союза, это плохо? По просьбе«товарищей по оружию» выпустил в царство капитализма вдову, известную в Москве«прости-господи». Ради гуманизма отдавали не худших женщин. Может, он злится наменя за второго сына, троцкиста? Вдруг почему-то отчетливо припомнилось, какПоскребышев докладывал о письме маршала Градова в защиту брата и каксформулировалась тогда резолюция: «Приговор оставить в силе». Нельзя было тогдапомиловать троцкиста: политически это могло создать нехороший прецедент ирезонанс. Вот именно: резонанс и прецедент.

– А как поживает ваш сын Кирилл Борисович Градов? –вдруг спросил Сталин.

Профессор в этот момент был сосредоточен на прослушиванииаорты, и ему показалось на мгновение, что именно из этой кровеносной трубы,очевидно забитой холестериновыми бляшками, словно из порожистой колымской реки,донеслось до него имя сына. Вспомнил имя! Неужели он обо всем еще помнит стаким склерозом?

– Спасибо, Иосиф Виссарионович. Он находится в ссылке.Здоров. Работает...

– Если возникнут просьбы в связи с вашим сыном, обращайтесь,Борис Борисович, – сказал Сталин, гордо отвлекаясь взглядом в окно, закоторым в весенних оптимистических струях летел над куполом не выцветающий нипри каких обстоятельствах флаг державы, надежда миролюбивых народов мира.