– Профессора Геттингер и Трувси, товарищ Сталин, крупнейшиеспециалисты в области кардиоваскулярной симптоматики, и я очень жалею, что немогу сейчас с ними проконсультироваться.

Градов внимательно смотрел на лицо Сталина, в которомвременами, по ходу этого разговора, вдруг проявлялось что-то молодое ибандитское. Знает ли он о том, что профессора исчезли? Неужели это по егопрямому приказу они исчезли? Трудно что-либо прочитать на этом лице, кроместрашной и подлой власти.

Сталин вдруг встал и пошел в дальний конец кабинета, гдепостоял некоторое время спиной к Градову под картиной Бродского, на которойЛенин сидел среди складок мебельных чехлов, похожих на попоны слона.

– Мне не нравится, как вы тут занимаетесь физиономистикой,профессор Градов, – сказал он, не оборачиваясь. – Скажите, а какоговы мнения о профессоре Виноградове? – С мимолетным юмором он нажал на«вино», то есть на то, отсутствие чего характеризовало фамилию его собеседника.

– О Владимире Никитиче? – Градов вдруг совершенно не кместу вспомнил, что к этому заведующему кафедрой факультетской терапии Первогомеда недавно приклеилась странная кличка Куцо. Он страдал заиканием, и логопедыпредписали ему в такие моменты, в порядке самогипноза, произносить слово«куцо», что он и делал весьма успешно на лекциях к великому восторгустудентов. – Владимир Никитич Виноградов тоже является большим ивыдающимся терапевтом нашего времени.

– Я вас больше не задерживаю, профессор Градов, –сказал Сталин и тут же покинул кабинет.

Ну, вот и все. Борис Никитич откинулся в кресле и закрылглаза. Увижу ли я сегодня свой дом? Это под большим вопросом. Промелькнуловыражение безграничной любви в глазах Архи-Меда. Ничего впрямую не сказав, япоказал, что больше их не боюсь. Вряд ли они прощают такие демонстрации.Несколько минут он сидел с закрытыми глазами. За ним не шли. Два уборщикаввезли в комнату тяжелый агрегат – пылесос. Тогда он поднялся и пошел к выходу.Часовые в коридорах провожали его бесстрастными взглядами человекообразныхследящих устройств, однако не делали ни малейших попыток остановить либосопроводить.

В нижнем холле дежурный офицер молча показал ему наотдаленную в глубину помещения линию стульев, а сам снял телефонную трубку ичто-то тихо доложил.

Градов сидел в этом пустынном холле не менее получаса. Поразработанной им самим методике он старался ни о чем не думать и не менятьпозы, дабы смирить накатывающие дрожь и головокружение. Нечто вроде виноградовскогоспособа преодолевать заикание, только вместо «куцо» в уме повторяетсяпроизвольная череда слов: «бом, мом, бром, гром, фром, сом, ком, флом...».Таким образом ты ограждаешь себя от внешних влияний и в то же время все-такиеще присутствуешь в мироздании на правах, скажем, маленького пруда с лилией.

Вдруг позвали: пришла машина. Что пришло? Куда пришло?Почему пришло? Зачем пришло? За кем пришло? И наконец: за мной пришла машина,вывозят из Кремля. В машине был только шофер, но профессору Градову указали назаднее сиденье. Выехали из Кремля через Боровицкие ворота и почему-тоостановились возле Манежа. Подошли два мужика в черных костюмах, влезли с двухсторон на заднее сиденье, сильно сжав профессора Градова и обдав запахомлошадиного пота. «Шляпу сними!» – приказал один из них. «Простите?» – повернулк нему лицо профессор. «Шляпу сними, старый мудак!» – рявкнул второй и, недождавшись добровольного снятия шляпы, сорвал ее с головы профессора и швырнулна переднее сиденье. После этого на глаза профессору была надета тугая,непроницаемая повязка. Машина тронулась и ехала куда-то какое-то время;покачивалось озерцо с лилией, над ним враскоряку повисали фразы, медлительнопроизносимые двумя мужиками: «Ну, а он чего?» – «А он ничего». – «А она-точего?» – «А чего ей?» Помимо захвата профессора Градова у них еще были своидела.

Машина остановилась, и с профессора сняли повязку. Вокругбыл тускло освещенный, ничего не говорящий двор многоэтажного дома. Его ввели вподъезд и подняли на лифте. За дверью оказалась череда комнат с ничего неговорящей меблировкой. В одной из них вышел навстречу профессору невысокийокругленный человек с ничего не говорящим лицом. Кое-что все-таки говорил егокитель с генеральскими погонами.

– А, привезли это говно! – петушиным голоскомприветствовал он вошедших. – Бросьте его вон там! – Он показал надиван.

Профессора взяли под микитки и в буквальном смысле бросилина диван, отчего совершенно седые, но не поредевшие волосы Бориса Никитичаупали ему на глаза, словно космы пурги.

Генерал закурил длинную папиросу, приблизился и поставилногу на валик дивана.

– Ну что, жидовский подголосок, сам будешь раскалываться иливыбивать из тебя придется правду-матку?

– Простите, что это за манера обращения? – гневноподнял голос профессор Градов. – Вы знаете, что я – генерал-лейтенантмедицинской службы Советской Армии? Вы ниже меня по чину, товарищгенерал-майор!

Округлый генералишка с внешностью бухгалтера домоуправлениявнимательно выслушал эту тираду и даже кивнул головой, после чего спросил:

– Ты скажи, срать-ссать хочешь? Давай-ка перед началомразговора прогуляйся в гальюн, старый мудак, а то начнешь тут, в чистом месте,пачкать.

Он вдруг схватил профессора Градова пятерней за галстук ирубашку, подтянул к себе, дохнул в лицо вчерашним, частично отблеваннымвинегретом.

– Сейчас ты, блядь, так у меня завизжишь, как ни Трувси, ниГеттингер не визжали! Мы тебе все твои ордена прямо в жопу загоним!

Не отдавая ни в чем себе отчета, Борис Никитич вдруг в ответсхватил генерала за ватные титьки кителя и тряхнул, да так сильно, что у того,то ли от изумления, то ли от самой тряски, вылупились зенки, по-петрушечьизаболталась голова. Борис Никитич отшвырнул от себя мерзопакостного генерала иупал на диван. Почему я еще жив, довольно спокойно, как бы со стороны, подумалон. Откуда берутся такие неожиданные резервы организма? Кроме адреналина тут,очевидно, еще кое-что присутствует, не изученное.

Генерал, видимо потрясенный не только в буквальном, но и впереносном смысле, пытался поймать оторванную профессором и крутящуюся попаркету пуговицу. По всей вероятности, органы госбезопасности давно уже невидели подобного афронта. Пуговица раскручивалась между ножками кресла, поканаконец не легла на бок, звездой к потолку, в северо-восточном углу. Рюмин, этобыл он, подобрал ее и положил в карман. Ну, что мне теперь делать с этим ебанымпрофессором, подумал он. Решение бить пока еще не сформулировано, высказанобыло лишь желание попугать. Взять на себя инициативу? Рискованно даже в моейнынешней должности. Абакумов выше сидел, а вон как покатился.

Он встал спиной к профессору и снял трубку телефона,рычажок, однако, не отпустил.