не требуется. Чтоб от Мироздания не было ответки, оно не любит ложь просто так. — И без меня найдётся кому. А знаешь, что сейчас начнётся по всей Венере?

Снова мычание. Кляп, который поставила ему предусмотрительная Сюзанна, работал не на сто процентов, можно было разобрать даже отдельные ругательства.

— Правильно, именно это и будет. Все ваши данные слиты в открытый доступ. И поскольку от диаспор пострадало много народу, и у всех есть родственники, вас начнут находить и убивать. Причём даже тех, кто не под следствием, кто не арестован. И больше скажу, я позавчера дал отмашку на арест только вас, тех, кто был в этой группе, которую сейчас помножили на ноль. Всего-то тридцать два человека! А в списках более двух сотен тех, чья подпись под легализацией преступников. Исключительно и только преступников, сеньор, остальных даже близко не брали в расчёт — не до них было. Точно не скажу, свежих данных нет, но по информации на три часа назад там более четырёх сотен фамилий. И ещё около пары тысяч просто сотрудников. У них стопроцентно рыльце в пушку, они будут идти в отдельном списке, насколько сильно их будут трогать — тот ещё вопрос, но наверняка большинство выживет. Тут лотерея, рука бога, но шанс им мы дали.

— Фу-ука! — разобрал вопль пленного.

— Нет, ты не прав, — весело усмехнулся ему на это. — Я не кровавый подонок, и не ублюдок-психопат, как написано в досье Восточной разведки. Тебе не давали его читать, нет? А, у тебя лицо для этого некрасивое? Бывает. Ну, так или иначе, это неправда, они ошибаются. И сейчас будет не акт кровожадности от озверевших от крови Веласкесов. Это двухходовка, мой дорогой сеньор. Я подставил вас, «краплёных» уродов под удар на первом ходу, приобретая славу кровавого упыря. Но на втором ходу мы достигаем более глобальной цели. Понимаешь, я изучал историю без прикрас, более честную версию произошедшего в мире, во всяком случае, в политическом аспекте. И всегда, вообще без исключений, любое, даже самое мощное государство начинало хиреть в тот момент, когда прекращался диалог «низов» и «верхов». Верхи всегда стремятся абсолютизировать свою власть, замкнуть её на своё сословие. Чтобы «безродное быдло» по их мнению не должно участвовать в управлении. «Быдло» же всегда участвовать в оном хочет, и если его такой возможности лишают… Два пути. Или захват этого государства агрессивными соседями, в которых у элиты есть обратная связь с «низами». Богатеи раскрывают ворота чужакам, чтобы пусть по их правилам, но упрочить власть над своим народом. Ибо свой народ — гораздо более чуждые для них, чем захватчики, свои парни, такие же, как они сами, только язык другой. Поделиться лучше, чем потерять всё, правда же? Ибо второй вариант — народ берётся за винтовку, и происходит смена элиты. Новая выдвинутая их винтовками элита устанавливает новые границы власти, подтягивает наверх новых представителей управления, которые, в отличие от старой элиты, хотя бы первое время прислушивается к чаяниям выдвинувших их. И для элиты, и для народа сценарий куда более кровавый, чем лечь под захватчика. Но в любом случае в этой стране заново устанавливается связь между верхами и низами, и оба варианта — через кровь, вот и мы через вашу кровь даём понять нашей текущей элите, что если они не хотят вернуть «лифт» назад, не начать слушать «низы», им будет скирда. «Низы» злы, опасны, вооружены, и у них нет предубеждений на отстрел всяких козлов «наверху». Вы — не объект моей агрессии с целью удовлетворения эго. Вы — аргумент в более глобальной игре, на кону которой существование Венеры. А мой статус в глазах кого бы то ни было — да тьфу и растереть! Понимаешь?

Мычание. Он что-то хотел сказать, возразить, но мне было всё равно. Перед глазами сияли звёздным светом треклятые весы, и я понимал, что делаю всё правильно. Это капец как не просто — класть на эти невидимые чаши что-либо. Всё равно что, даже мелочь класть — закачаешься! Но при этом было понимание — всё делаю правильно. Душа, несмотря на грязь и кровь, пела.

— Если власть не хочет слышать слова — начинают говорить пушки, — задумчиво произнёс я. — Старый афоризм. Слышал, надеюсь? А я люблю всё старое. Даже девиз мы с группой себе взяли: «Всё, что есть — когда-то было». Не надо ничего выдумывать, надо лишь внимательно изучить былое, мой дорогой друг.

Какое-то время тело молчало, но потом опять завыло.

— Тихо! Лежать! — пнула его Сюзанна. Я же лишь грустно усмехнулся.

— Прими смерть как мужчина, придурок. А ты придурок, не спорь. Умный бы вместо того, чтобы колотить понты, плюхнулся в ноги, повинился, попросил снисхождения, скажем, не на пятнадцать лет, а на семь-восемь, и сдал бы всех, про кого есть хоть какая-то информация. А не выделывался бы, что у нас и так ничего не получится, зря мы это всё затеяли, большинство ваших всё равно будет отмазано. Не зря, нет. И У НАС как раз получится. Так что ты или умрёшь в унижениях, как дерьмо, или как мужчина с яйцами. Других вариантов нет.

Пассажир замолчал, осознав, наконец, что всё слишком серьёзно, и пощады ждать неоткуда. Это не просто не игра — это… Революция в подходе! Так на Венере никто до меня ещё не делал. Они, кто бы ни были эти «они», к такому не привыкли. И мне это нравилось — всегда нужен индикатор твоих поступков. Пока я удивляю, есть шанс победить, даже если выхожу против всего мира. Пока получается.

— А почему я тебе всё это говорю? — усмехнулся я своим мыслям. — Ни для чего, наверное. И нет, не сентиментальность. И однозначно не трёп киношного злодея перед главным сюжетным злодеянием. Это просто… — Задумался. — Да, наверное, так и есть. Я просто сам для себя хочу всё структурировать. Разложить по полочкам. Знаешь, последние три недели живу как в каком-то сне. Ни разу не выдалось с момента штурма дворца сесть, посидеть, подумать, что я делаю, и почему делаю это именно так, а не иначе. Всегда аврал, бегом-бегом. Сложнейшие решения надо принять за пять минут, и проработать, как именно другие будут их реализовывать. Некогда было думать о вывертах подсознания, почему оно хочет, чтобы я сделал вот так, а не иначе. И вот с тобой в машине, наконец, получилось. Не так и сложно