хорошего. Приключилось много смертей, причём больше от болезней, чем от сарацинских клинков. Люди страдают от мора и от голода. Среди скончавшихся в Акре числятся Тибо, граф Блуаский и его брат, граф Сансеррский. Архиепископ Кентерберийский тоже занедужил и почил девятнадцатого ноября. Но самая значительная потеря — королева Иерусалимская. Леди Сибилла умерла от чумы в октябре, всего несколько дней спустя после того, как двух её юных дочерей призвал к себе Господь.

Выслушав его, рыцари обменялись озабоченными взглядами. Им стало теперь ясно, почему Ричард выглядел таким мрачным, уезжая из лагеря. Власть Ги де Лузиньяна, учитывая всеобщую его непопулярность, и прежде была неустойчива, теперь же, со смертью жены и дочерей, вообще превратилась в фикцию, потому как права на трон имелись только у Сибиллы.

— К кому же перейдёт теперь корона? — спросил Лестер. Будучи совсем не похож на покойного родителя, молодой граф не чванился и не стеснялся спросить то, чего не знал: — Остались у Сибиллы родичи?

— Да, сводная младшая сестра Изабелла. Но она замужем за человеком ещё менее уважаемым, чем даже Ги де Лузиньян. Это Онфруа де Торон, которого издавна заклеймили слабаком и молокососом. Зная, что никто не желает коронации Онфруа, Конрад Монферратский ухватился за случай. Вступив в сговор с епископом Бове и матерью Изабеллы, королевой Марией, вышедшей замуж за представителя могущественного рода Ибелинов, он заявил, что брак Изабеллы недействителен, так как помолвка была устроена, когда невесте исполнилось восемь, а свадьбу сыграли в одиннадцать.

— А какой Конраду от этого прок?

Андре усмехнулся:

— Ах, Морган! Вы, валлийцы, всегда зрите в корень проблемы. Конрад предложил Изабелле выйти за него, стоит только той освободиться от Онфруа. Ради блага королевства, разумеется. Думается, он взял бы её даже рябой и горбатой старухой, но Конрад везунчик по жизни — девчонке всего восемнадцать и она, как говорят, красавица. Но Онфруа заупрямился, как и Изабелла, которая сказала, что дала согласие на брак по доброй воле. Поначалу некоторые сочувствовали Онфруа, но потом отвернулись, ибо один из рыцарей Конрада вызвал Онфруа на дуэль с целью уладить спор, а тот отказался. Изабелла выказала большую стойкость, заявив, что любит мужа и не собирается расставаться с ним. Но Конрад и её мать постепенно уломали девчонку, напирая на то, что только сильный король способен защитить Утремер от Саладина. Но архиепископ Кентерберийский был не робкого десятка и наотрез отказался аннулировать брак, заявив, что тот справедлив в глазах Бога. Но затем прелата поразила хворь. Едва он умер, Конрад заставил архиепископа Пизанского аннулировать брак Изабеллы, после чего кузен Филиппа, епископ Бове, быстренько обвенчал их. Так что теперь Конрад, как муж Изабеллы, претендует на корону, а Ги де Лузиньян просит Ричарда поспешить ему на помощь как законному королю.

После этих слов де Шовиньи повисло молчание, поскольку оба понимали подоплёку обращения Ги. Конрад приходился кузеном одновременно французскому королю и новому императору Священной Римской империи, тогда как Ги, являясь вассалом Ричарда, имел права требовать от сеньора защиты. Не исключено, что всё может закончиться очередной схваткой королей между собой, а не с сарацинами.

На следующий день Ричард продолжал пребывать в дурном расположении духа, негодуя на политическое соперничество, ставящее под удар крестовый поход. Чем сидеть и дуться, король предпочёл поразмять жеребца и поскакал по прибрежной дороге, захватив с собой кузенов и нескольких придворных рыцарей. Погода для Сретения выдалась на удивление тёплой, море мерцало подобно сине-зелёному зеркалу, солнышко пригревало, кони бежали резво, и ко времени возвращения в Мессину Ричард немного повеселел.

— Ги утверждает, что Конрад заплатил архиепископу и остальным за поддержку, — заметил он, обращаясь к Андре и Моргану. — А ещё, если верить ему, Конрад не вправе жениться, потому как у него есть уже одна жена в Монферрате, а другая в Константинополе. Конрад клянётся, разумеется, что обе умерли.

Прозвучавший в его словах скепсис был таким явным, что Морган понял: решение уже принято. Ричард поддержит своего вассала, так же как Филипп встанет на сторону своего кузена Конрада. Глядя на английского короля, Морган вспомнил валлийскую пословицу: «Nid da у peth ni phlyco» — плох тот лук, который не способен гнуться. Судя по событиям в Сицилии, ни Ричард, ни Филипп гибкостью не обладали.

— Как будто тебе и без этого проблем не хватало, — посочувствовал Андре. — Теперь тебе придётся как можно скорее заполнять вакансию в Кентербери. Ведь только Богу ведомо, кого изберут эти глупые монахи, если пустить это дело на самотёк.

— Если честно, я уже давно размышлял на эту тему, — признался Ричард. — Архиепископ Балдуин был стар, не обладал крепким здоровьем и вполне мог умереть в Святой земле. Поэтому я уже присмотрел человека. Это архиепископ Монреале.

Наслаждаясь замешательством спутников, король ухмыльнулся.

— Он впечатлил меня благоразумием и сговорчивостью во время переговоров насчёт Мессины. И принял крест, в отличие от столь многих коллег-прелатов, которым так не хочется прощаться с домашним уютом. Кентерберийские монахи упрямы как мулы и вполне могут воспротивиться избранию кандидата, которого считают чужеземцем. Однако как только я... — Не договорив, Ричард натянул поводья. — Что это творится там, впереди?

Дорога была перекрыта. Часть собравшихся состояла из верховых, часть из пеших. Все наблюдали за боортом — неофициальным турниром, разыгрывавшимся на соседнем поле. Кое-кто из зрителей принадлежал к англичанам, но большинство составляли французы. По мере того, как рыцари атаковали друг друга длинными стеблями растения, которое сицилийцы называли сахарным тростником, их встречали грубоватыми советами и гоготом.

Заметив дядю жены, Жофре поспешил ему навстречу.

— Мы наткнулись на крестьянина, вёзшего тростник на рынок, — сообщил он, указав на пожилого фермера. Держа ослика под уздцы, тот недоумённо глядел на этих чужестранцев, размахивающих стеблями словно копьями. Обиженным он не выглядел, но Ричард всё равно спросил, получил ли крестьянин плату за урожаи, потому как на оставшееся время своего пребывания здесь не желал новых трений с местным населением.

— Мы совали ему монеты, пока он не расплылся от счастья. — заверил Жофре. Филипп не хуже Ричарда наставлял своих, что мессинцев обижать нельзя. — Не желаешь ли присоединиться, монсеньор? Тростника у нас в избытке? Или твои люди боятся проиграть?

Вызов был добродушным, сопровождался улыбкой, и Ричард видел, что его рыцари не прочь поразвлечься.

— Извольте. — Он махнул рукой, и большинство его свитских попрыгали с коней и принялись толкаться в стремлении завладеть самой длинной и крепкой тростиной.

Ричард