Ей с трудом верилось в то, что Фёдор Павлович Бельский оставил дела и явился за ней раньше, чем планировал.

Глава 17

Два века назад предок Бельских приобрёл село Селивановское наиболее классическим для тех времён образом – выиграл в карты. Местечко на просторах между Москвой и Петербургом попалось живописное. С холма за деревней открывался дивный вид на реку и лес за ней. В любое время года природа выглядела пёстрой и притягивающей взор. Поэтому Бельские и возвели здесь усадьбу.

Барский дом был небольшим в сравнении с дворцами иных аристократов. На фоне бирюзового неба высилось двухэтажное здание мятно-зелёного цвета с белыми колоннами и ажурными капителями. Два флигеля примыкали к полукруглому главному дому с куполообразной крышей. Перед домом был разбит небольшой сад с оранжереей, которая почти полностью пришла в запустение со смертью последней хозяйки. Сад сбегал по холму к реке плавными ярусами. У самой воды имелась пристань, но к ней по обыкновению не швартовались никакие иные лодки, кроме рыбацких.

Позади барского дома, ниже по холму, расположились хозяйственные постройки, а чуть справа – четыре крестьянских дома для прислуги и длинное каменное здание школы для деревенских ребятишек, где с торца имелась отдельная дверь в кабинет фельдшера. Здесь служил нанятый Фёдором Бельским доктор, отвечавший за здоровье всех людей в Селивановском.

Ближе к деревне особняком стояла церквушка с колокольней, за которой в лесу скрывался старый погост.

Ничего примечательного на первый взгляд в имении Бельских найти было невозможно. Однако же Лиза с трепетом относилась к дому своего детства.

Ей казалось, что нет ничего лучше звука «музыкальных» скрипучих досок старого паркета в холле, выцветших от времени расписных потолков с изображением херувимов, запаха пыльных книг в библиотеке и того невероятного вида, который открывался из окон второго этажа.

Пышная растительность сменяла свои краски на фоне небесной лазури, как художник сменяет палитру. Лизу завораживал этот ненавязчивый переход от изумрудной зелени к оранжевому и алому, затем – к бурому и серому, а после – к чистой, искрящейся белизне, которая снова разбавлялась бурыми оттенками. В Петербурге такого ей наблюдать не доводилось. В Селивановском природа не была закована в камень. Она диктовала свои условия, а взамен дарила душевный покой. Обещала безопасность. Оттого Лиза не сомневалась – дома ей ничего не грозит. Девушка возвращалась в имение в состоянии сладостного предвкушения. Но отец, похоже, её восторгов не разделял.

К счастью, Фёдор Бельский не играл в карты. Не имел он и других пагубных привычек, которые могли бы вынудить его поставить на кон не то что целую усадьбу, но даже борзого щенка. Батюшка барин, как величали его слуги, отличался требовательностью и строгостью. Возражений он не допускал вовсе. А страсть у действительного тайного советника Фёдора Бельского была одна – его служба.

Государственная деятельность увлекала отца всецело. Он занимал должность сенатора и прокурора по уголовным делам. С увлечением знакомился со всеми современными веяниями в уголовном законодательстве других стран и писал собственные юридические труды. Фёдора Бельского часто приглашали консультантом в особо важных случаях. Очередное дело и задержало его в Москве. Он бы пробыл там до оговорённого заранее срока, если бы не дочь. И по лицу своего почтенного родителя Лиза сразу поняла: он недоволен тем, что его столь бесцеремонно сорвали с места.

Отец приехал в Смольный сразу с вокзала. Он нашёл Лизу и без особенно тёплых приветствий повёл дочь в кабинет княжны Ливен, где после краткого разговора с её светлостью сухо сказал, что забирает Лизу домой на летние каникулы незамедлительно. Поскольку задолженностей по учёбе девушка не имела, Елена Александровна спокойно отпустила её. Роль сыграло ещё и то, что Фёдор Бельский не стал обвинять институт в халатности, порочности и прочем. Он лишь с холодной вежливостью сказал, что Смольный мог бы стараться лучше ради блага вверенных под эту крышу девушек. После чего отец позволил дочери собрать вещи и попрощаться, с кем она пожелает. На вполне закономерный вопрос, вернётся ли Елизавета Фёдоровна в сентябре к учебному процессу, Фёдор Бельский ответил коротко: «Посмотрим».

Лиза вежливо простилась с её светлостью, а после заспешила к Анне Степановне, чтобы та помогла ей собрать вещи.

Свиридова столь внезапному приезду Бельского удивилась. Если не сказать испугалась.

– Что же это, я одна остаюсь? – Классная дама попыталась скрыть растерянность за вежливой улыбкой.

Лиза, которая уже достала чемодан и в спешке складывала в него вещи, замерла на месте. Она повернулась к женщине, в глазах которой блестели слёзы. Её улыбка выглядела печальной и натянутой.

– Я вам буду писать каждую неделю, моя бесценная Анна Степановна, – горячо заверила её Лиза.

После чего девушка сделала то, чего бы прежде в здравом уме никогда не сделала: она крепко обняла и расцеловала свою наставницу в обе щёки.

Свиридова расплакалась. Забормотала извинения.

Присутствовавший при этой сцене Фёдор Бельский проворчал что-то насчёт глупых женских слабостей и вышел из комнаты, тактично оставив дам наедине.

Лиза собирала вещи и твердила, что обязательно возвратится по осени, поэтому не станет забирать книги. Анна Степановна утирала глаза платочком и пыталась шутить, что если Лиза не вернётся, то она уволится со службы и наймётся в какой-нибудь дом гувернанткой. При этом её голос звучал так трагично, будто Свиридова угрожала. Это заставило Лизу улыбнуться.

Бельская попрощалась с наставницей, одноклассницами и теми из учителей, кого смогла застать на месте. Отец торопил её. Всё это время он оставался сдержан и холоден с дочерью.

Они приехали на вокзал и сели в поезд в сторону Москвы. Но лишь когда остались наедине в купе и состав тронулся, отец одарил Лизу тяжёлым взглядом и спросил:

– Кто такой Алексей Эскис?

Девушка непроизвольно сглотнула. Она ощутила волну жара, окатившую её с головой. От страха во рту мгновенно пересохло.

Быть может, было бы лучше, если бы убийца задушил её, а не Наталью.

– Это жених покойной Танюши, – начала она. Голос выдавал волнение. Но лучше волноваться и сказать допустимую правду отцу, чем вовсе солгать. – Он врач и дворянин. У него своя практика в Петербурге. Он поддержал меня, действуя в рамках приличий. И позаботился, когда после смерти Натали мне стало плохо. Могу я узнать, почему вы спрашиваете?

Отец выслушал молча. С тем же непроницаемым лицом, с каким выслушивал людей во время судебных разбирательств.

– Ты знаешь, по какой причине я внезапно бросил службу и одним днём примчался за тобой? – Его вопрос был задан таким тоном, будто он