Европейцев новый столбняк пробрал от этого заявления. ТогдаНараян, вспомнив наконец, что трое из четырех иноземцев еще стоят на опаснойтропе, сперва вытянул их одного за другим на твердую землю, а уж потом поведал,что племя бхилли, живущее в этих горах и этих джунглях, считает себя потомкамиодного из сыновей Махадевы от прекрасной чужеземной женщины с голубыми глазамии желтыми волосами, которую бог встретил где-то за морями и похитил. У нихродилось несколько сыновей, и один, столь же замечательный своей красотою,сколь и порочностью, убил любимого быка Махадевы и был за это изгнан. Онпоселился в джунглях Такура, здесь женился — и вскоре его потомки прочнообосновались в этих местах. И все они наследовали красоту прародителя —Наследовали вместе с голубыми глазами и светлыми волосами разбойничьинаклонности и всю порочность его.

«Мы убийцы и грабители, — так говорят о себе бхилли, —рассказывал Нараян. — Мы убийцы и грабители, потому что так приказал отецнашего прародителя — могучий Махадева-Шива. Послав его каяться в горы Такура,бог сказал ему: „Иди, убийца! Иди и живи изгнанником и разбойником на страхбратьям твоим“. Так как же мы осмелились бы ослушаться приказаний нашеговеликого бога? Наши поступки свершаются по воле наших вождей, а поскольку они —прямые потомки Махадевы, то мы слушаемся их беспрекословно!..»

— Окаянная твоя душа! — тяжело выдохнул Бушуев. — Куда тынас завел, Нараян, чертов пособник?! Пошли назад, покуда еще не поздно! Дамыслимо ли нам, безоружным, средь целого разбойничьего племени живыми до твоейколдуньи дойти?! Да ведь потом еще и назад идти придется! Нет, давайте-каворочаться, голуби!

При этих словах «голуби», словно по команде, обернулись — ипоглядели на страшную тропу. Даже у Василия началась дрожь в коленках при однойтолько мысли, что прямо сейчас придется снова пройти по ней. Что же говорить обостальных? Варенька украдкой перекрестилась, Реджинальд позеленел — это быловидно даже под слоем пыли, покрывавшей его лицо, да и Бушуев тотчас прикусилязык.

— Сагиб не должен беспокоиться, — произнес Нараян своюсакраментальную фразу, уже ставшую чем-то вроде мантры. — Обратно мы пойдемдругой тропой, в полумиле отсюда. Она совершенно безопасна.

— Безопасна?.. — тихо, даже как бы задушевно повторилБушуев. — Ах, безопасна! Так за каким же чертом ты, чертов сын, поволок нас наверную погибель по этой… по этой…

Бушуев побагровел, не находя подходящего слова.

Нараян промолвил:

— Да, я нарочно пошел по этой тропе. Я знал, что бхилли идетнеподалеку, выслеживая нас. И я знал, что кто-нибудь обязательно упадет, астало быть, бхилли ринется ему на помощь.

— Ты…знал? — яростно просвистел Реджинальд. — Да как тыпосмел? Эти убийцы… я…

— Бхилли — убийцы, это так. Однако они не могут не прийти напомощь человеку, попавшему в беду. Их божественный предок едва не погиб — и егоспасли здешние обитатели, с которыми он затем породнился. С тех пор бхиллиспасают всех, кто оказывается в опасности в пределах их земель, — и становятсяих верными друзьями. Все вы теперь можете беспрепятственно проходить повладениям бхилли — вас не тронут. А сагиб-инглиш стал своему спасителю как быбратом. Их связала смерть — ведь она была рядом, а бхилли отогнал ее. Вдобавоку всех вас светлые глаза и волосы, а это для бхилли — знак божественногоизбранничества. Теперь даже если сагиб-инглиш захочет призвать бхилли в войска своегомагараджи-кинга, они не смогут ему отказать!

Реджинальд протяжно выдохнул сквозь зубы. Было похоже, будтовоздух выходит из приоткрытого пузыря. И его спутники поняли, что это выходитярость. Пожалуй, Нараян и в самом деле был «чертовым сыном», потому что оноказался необыкновенно проницателен и нашел единственную тропу к сердцу«сагиба-инглиша». У Реджинальда от явившихся ему перспектив даже глазазаблестели. Однако он сохранил вид грозный и заносчиво вопросил Нараяна:

— Коли так, отчего ты сам не сорвался в пропасть и не сыскалблаговоления бхилли? Я-то видел, как он злобно на тебя поглядывал!

И тут все увидели — впервые увидели! — чточеканно-невозмутимые черты Нараяна тоже могут выражать растерянность. Во всякомслучае, он смотрел на Реджинальда так, будто тот сморозил нечто несусветное.

— Я… в пропасть? — пробормотал наконец индус. — Но ведь… этоневозможно!

Вслед за этим суровая маска вновь накрыла лицо Нараяна, и,резко повернувшись, он зашагал вперед. Поняв это как сигнал к действиям,путники поспешили за ним, но каждый из них был столь озабочен своими мыслями,что даже не замечал удобств широкой, торной тропы, по которой они теперь шли.

Реджинальд воображал новых легионеров Ост-Индской компании,светловолосых и светлоглазых, беззаветно преданных сэру Фрэнсису и готовых поодному его слову ринуться в огонь и в воду.

Бушуев ломал голову над тем, почему так растерялся Нараян,когда зашла речь о падении в пропасть. Почему он сказал — невозможно? Такоесобытие было настолько ниже его достоинства? Казалось чем-то совершеннонесусветным? Или… или он был просто не способен упасть в пропасть и безумнаятропа для него не представляла ничего особенного — как и для бхилли? Недаромспаситель Реджинальда сперва разозлился, а потом смиренно назвал Нараянабхамией, то есть вождем. Ох, все эти туземцы одним миром мазаны: тхаги, парсы,бхилли… русскому человеку плюнуть негде — непременно попадешь в разбойника!

А Василий и Варенька думали об одном. Слово «Чандра», будтотревожный колокольный звон, отдавалось в их воспоминаниях, и обоим казалось,что не жаркое солнце, а серебряная луна вновь глядит на них с небес.

— ..А может быть, ты решила подшутить надо мною, Тамилла?Может быть… Ну, говори! Что же ты молчишь?

— О господин, я умоляю тебя, небесами заклинаю: поверь! Я неосмелилась, никогда бы не осмелилась перечить тебе!

— Ты и не перечила. Ты всего лишь не выполнила мой приказ. Апомнишь, что я говорил тебе, говорил не однажды: здесь нет воли твоей и моей,здесь есть одна только воля богини! Оскорбив меня, ты оскорбила ее.

И ты понимаешь, что это значит, Тамилла.

— О господин!

— Не кричи так. Богиня слышит даже шелест мыслей, ей ненужны бесполезные вопли.

— О господин, нет, не надо. Смилуйся! Может быть, богиня ещепростит меня? Если ты простишь…

— Слишком много ошибок, Тамилла. Слишком много!

Ты не одолела этого русского — позор! Позор не только тебе,но и мне! Я совращался твоей красотой, а он отринул тебя, словно какую-топадаль. Значит, я совращался падалью?