— Богиня явилась к человеку! — прошелестело на сухих, почтиприлипших к черепу губах — и колдунья засеменила ногами: сперва медленно,судорожно, неровно; потом постепенно движения ее стали плавнее — и вот,нагнувшись всем телом вперед, извиваясь во все стороны, она с невероятнойбыстротой понеслась вокруг пришельцев. Беззвучно касались травы сухие,костлявые ноги; желто-зеленые космы извивались, как стая змей, разлетались вовсе стороны, едва не достигая лиц оцепеневших людей. Они еле успевалиотшатываться.

Вдруг старуха подпрыгнула, взвилась в воздух, будто у неевыросли крылья или неведомая сила подтолкнула ее ввысь, — и путешественникихором вскрикнули, увидав ее стоящей на голове сиватериума, между его четырьмярогами.

Это была сама Смерть, которая сейчас восторжествует надЖизнью! Все поплыло перед глазами Вареньки, тошнота подкатила к горлу, и онарухнула бы, где стояла, когда бы Василий не подхватил ее. Он шепнул что-то,однако его заглушил пронзительный голос:

— Горе, горе вам! Горе вам, дети нечестивых ракшасов! Горевам, не верующим в богиню Кали и великого Шиву! Демоны! Вы ходили в обуви изкожи священной коровы!.. Зачем ты привел ко мне их, нечестивых?

Поскольку голова колдуньи была воздета к небесам, Варенькена какой-то бредовый миг почудилось, будто сие исчадие ада вопрошает самогогоспода бога, однако ответил ей Нараян:

— Я привел к тебе мужчину и женщину, чтобы ты нарекла ихмужем и женой.

Колдунья сошла на землю, мелко переступая по чудовищномучерепу сиватериума, и стала лицом к лицу с Нараяном. Сухие губы раздвинулись вподобии усмешки.

— Они бхилли? — вопросила Кангалимма, нимало не обращаявнимания на Вареньку и Василия, хотя ясно было, что речь идет о них.

— Они иноземцы из-за гор. Из северных земель, — проговорилНараян. — Из тех стран, откуда приходит Луна.

— Откуда приходит Луна!.. — словно эхо, повторила колдунья,и, как бы в знак того, что некое волнение впервые окрасило ее тысячелетнийголос, легкая дрожь прошла по зарослям, обступившим поляну. — Значит." о,это значит, что…

— Сверши предначертанное! — сурово изрек Нараян, и Варенькаподумала, что властные нотки в его голосе, конечно же, померещились ей.

Мрачные бледные глаза колдуньи коснулись глаз Вареньки,расширились… Нет, это изумление ей тоже лишь чудится. Потом взор Кангалиммыперебежал к Василию, вернулся к Вареньке и опять обратился к Нараяну:

— Я исполню то, чего ты хочешь. Но хочет ли этого ещекто-нибудь, кроме тебя?

— Я… я, да, да… — забормотал Бушуев, правая рука которогосудорожно тискала крест на груди. — Девка не бесприданница, вы не подумайте,ваше преосвященство… на крайний случай восемь сундуков с каменьями и жемчугамиприпасено… — Он осекся, прихлопнул ладонью рот:

— Господи, прости, чепуху несу!

Поскольку он говорил по-русски, вряд ли Кто-то мог понятьсмысл этих бредовых речей, а Василий с Варенькой их как бы и не слышали,прикованные к оцепеневшему взору колдуньи.

Чудилось, из ее глаз изливается уже не испепеляющий огонь, абледное серебристое пламя, одевающее молодых людей неким самосветным коконом:прозрачным, легким, однако прочно отделяющим их от всего остального мира. Исцепленные пальцы они, кажется, уже не смогли бы разнять, даже если бы захотеликолдунья обвила их руки какой-то серебристой травой, промолвив:

— Апас, воды небесные и земные, которые следуют путем богов,очистите от грязи, от вины, от греха, лжи, проклятья!

Неведомо откуда взялась та трава — да и не заботило этоВасилия и Вареньку, хотя потом, после того, как она была снята, на их запястьяхсверкали капли воды.

Словно сквозь сон, смотрели они, как колдунья склонилась ккостру, пометила лоб священным пеплом и трижды обвела соединенную пару вокругсвоего храма.

Затем колдунья сняла траву. По знаку Кангалиммы Нараян куда-тоудалился, а затем вернулся, ведя с собою корову — такую чистую, белую, словноона прямиком сошла с Луны. Рога ее были увенчаны такими же прозрачными цветами,как те, что украшали поляну. Почему-то никого не удивило, когда колдуньяприказала Вареньке и Василию лечь рядом на земле. Корова благосклонно обнюхалаих, и Варя тихонько засмеялась, когда влажное теплое дыхание шумно защекоталоей лицо.

Похоже, колдунья осталась довольна и разрешила молодым людямвстать.

Они повиновались беспрекословно, даже и в мыслях не держаусмешку или дерзость, хотя сам обряд не нес в себе ничего устрашающего илитаинственного. Все было просто… просто и странно, как, впрочем, обряд любогобракосочетания!

Кангалимма села возле коровы и обмыла ей копыта спервамолоком, потом водою. Накормила из своих рук рисом и сахаром, посыпала головусандаловым порошком… Все необходимое подавал Нараян, и в любое другое времяВаренька непременно задумалась бы, откуда он это берет, откуда знает, где лежатколдовские припасы, однако сейчас впечатления внешнего мира проходили мимо еесознания, не задевая его.

Ничто не было способно вызвать удивление — напротив, Варясловно бы заранее знала каждую подробность обряда. Она не удивилась, когдаКангалимма обвила цветами еще и шею и ноги коровы, покурила над ней тлеющимсандалом, обошла трижды, а только потом села доить в подставленный Нараяномсеребряный круглый сосуд. Затем обмакнула в пенистое молоко хвост коровы ипередала сосуд Вареньке, которая приняла его напряженными руками, словнозаранее знала, какой он тяжелый. Да, наверное, это и в самом деле было серебро.Молоко нежно белело в нем, мягко благоухало. Варя смотрела в белое колыхание,как зачарованная. Вдруг вспомнилась легенда индусов о волшебной корове Сурабхи,которая исполняла все желания того, кто изопьет ее молока, — и прежде чемВаренька осознала, ЧТО делает, она торопливо глотнула из чаши. «И умереть водин день!» — чудилось, произнес кто-то рядом торопливым задыхающимся шепотом,и она не сразу поняла, что это ее голос, ее страстный шепот, ее заветноежелание…

Она смущенно повернула голову и наткнулась на взглядКангалиммы. Теперь глаза той казались совершенно серебряными, как будто докраев налитыми лунным светом, а над ними… а над ними полыхали два сгусткачерного пламени.