Первый тоже поначалу впал в ступор. Забыл свою роль охранника и смотрел вперёд вместе со всеми. Где-то сбоку чертыхнулся Фид: «Ёжт! Голова не варит… Чего это? Надо распаять разъём…»

Ханни, на миг замерев, промурлыкала в шлем что-то странное. Что-то вроде: «О, да…» А может быть, просто приглушённо ругнулась, тут же сделав шаг вперёд.

Сначала она двигалась медленно, а потом всё быстрее, увереннее припустила вслед за Фёдором с Джоном, приближаясь к сердцу Объекта.

– Н-нет… – только и выдавил Первый, сорвавшись с места и бросившись следом.

Он попробовал остановить её, одёрнуть за плечо, но она резко развернулась и с такой неожиданной яростью толкнула его, что он покачнулся, едва не плюхнувшись на свой бронированный зад. А Ханни как ни в чём не бывало вновь продолжила путь к «ядру». И Первый готов был поклясться, что успел разглядеть сквозь забрало её шлема какое-то жуткое, оглушённое, зачарованное выражение.

Делать нечего, он тоже пошёл туда. С приближением к арке в динамиках рации вдруг защёлкало, а счётчик частиц излучения задёргался, рваными прыжками перескакивая к летальным дозам. Ханни упрямо двигалась вперёд, зафиксировав взгляд на конусе жидкой энергии. Вот она наступила на «шахматную доску». Вздрогнула, но не повернула назад. Первому ничего не осталось, кроме как идти вслед за ней. Миновав застывших в дверях Фёдора и Джона, он вроде бы услышал их нервное, лихорадочное бормотание. Что-то там о контурах охлаждения и о компенсаторах мощности. Но вслушиваться, конечно, не стал.

Он догнал Ханни на дальнем краю шахматной мозаики. И возможно, ему только показалось, что его снизу-вверх пронзил невидимый смертоносный поток. Ноги будто пробило молнией. Кости заломило. Желудок скрутило, выталкивая его содержимое вверх. Волоски на теле не просто встали дыбом, а превратились в сонмы крохотных иголок, больно вонзающихся в кожу и скребущих о скорлупу брони.

Но Первый шагал дальше, уставившись чётко вперёд. Из последних сил он ловил взглядом миниатюрную фигурку, неумолимо удалявшуюся от него, как будто само пространство растягивалось, становясь преградой, бесконечным тягучим тоннелем. Вдруг в динамики шлема пробился, слабо квакнув, знакомый голос: «Нет! Не надо, Первый!..» А затем всё утонуло в белом шуме[51]. И осталась только маленькая фигурка. Чёрный контур брони на фоне лилового зарева.

Вот Ханни грациозно обогнула какое-то устройство, вот она, даже в громоздком доспехе сохраняя безумную гибкость, протиснулась между связками труб… и вот наконец приблизилась к вершине пирамиды – к титаническому сгустку света, зависшему всего в полуметре над её головой.

Её плечи омывало свечение, отражаясь в пластинах брони и соскальзывая с них в никуда. Ничего не осталось вокруг, только Ханни и светящийся конус – мегаватты смертоносной энергии, заточённой в прозрачный фиал, нацеленный на неё остриём. А где-то далеко позади, в миллиардах световых лет и эпох наблюдал за всем этим Первый, не способный ничего изменить, но не в силах оторвать взгляд от картины, выжигаемой у него на сетчатке гибельно прекрасным сиянием.

Ханни медленно, с усилием, будто сражаясь с потоком воды, подняла руку, встав на цыпочки, вытянувшись напряжённой струной. Она рвалась вверх, стремясь прикоснуться к вершине граней, наполненных многоцветным свечением. Ещё каких-нибудь пару сантиметров… мгновений, застывших миллисекунд… Между пальцами Ханни и конусом проскочила лиловая искра. Вроде бы Первый услышал тихий электрический треск. Затем перед ним распустилась хрустальная орхидея сияния. Ханни опрокинулась в свет, и Первый упал вслед за ней.

Глава 14. Невозможная встреча

Первый открыл глаза. Оказалось, он стоит в каком-то коридоре, отдалённо похожем на все те, по которым отряд добирался до сердца Объекта. Но стены здесь очень странные: до половины белёные вместе с потолком, а до половины выкрашенные в тускло-зелёный цвет. Краска – старая, растрескавшаяся – отшелушивается от стен, а местами покрыта разводами соли. Лампы горят только где-то позади.

Первый застыл в полутьме: его длинная тень падает ему под ноги, размываясь дальше во мраке. Но мрак не абсолютный. В дальнем конце коридора пульсирует малиновый отсвет какого-то нехорошего жара. Первый принимает решение и делает шаг во тьму.

Облезлые стены коридора надвигаются со всех сторон. Только края чешуек облупившейся, скрутившейся краски мерцают в темноте рубиновым заревом. Несмотря на осторожную поступь, Первый слышит свои шаги. Они, отражаясь от стен, повторяются раскатистым эхом, дезориентируя, окружая Первого, загоняя в ловушку страха. «Что это? Просто сон? Что вообще происходит?» Он пока не знает, но чувствует: нужно идти вперёд.

Тьма достигает своего пика, сминая поле зрения Первого по вертикальной оси – будто загородив обзор двумя чёрными боковыми заслонками. Свет ламп окончательно гаснет, и единственным ориентиром теперь служит далёкое зарево. Вдруг пол под ногами начинает круто крениться вниз, и Первый, влекомый вперёд, оказывается в глухой черноте.

Вокруг – ни звука. Даже эхо смолкло. Только шум частого дыхания и тяжёлая дробь сердца в груди. Со всех сторон Первого сжала тьма. Но он идёт дальше, кажется, по-прежнему спускаясь вниз. Хотя он уже точно не знает. Не чувствует собственного положения в пространстве. Отблеск зарева давно пропал, и Первый не уверен, найдёт ли он когда-нибудь выход отсюда.

А ещё ему кажется, что кто-то стоит у него за спиной. Притаился неподалёку и ждёт. Можно даже почувствовать исходящее от него тепло. Словно что-то живое замерло на расстоянии раскрытой ладони. «Эй! – хочет крикнуть Первый. – Это ты? Я знаю, ты рядом… Ответь!» Но слова застревают в горле, с губ срывается невнятный хрип. А потом его ноги… точнее, носки незнакомых, нелепых, каких-то неуклюжих ботинок втыкаются во что-то твёрдое.

Вздрогнув и покачнувшись, Первый вскидывает руки, едва не упав. Он наткнулся на какой-то барьер. «Нет, нет! – барабанит у него в голове. – Всё! Тупик!» Но, вновь выставив перед собой руки, он не находит преграды. Уже ясно: стены нет, ведь иначе он воткнулся бы в неё лбом. Тогда он поднимает ногу и ставит её на первую ступень.

Первый обнаружил лестницу. Он начинает подъём. С каждым шагом он всё отчётливее ощущает приближение к свету. Смутная аура тепла обволакивает его лицо, омывает щёки и лоб, трепещущие ноздри и веки. А может, это ему только мерещится. Ведь тепло нарастает, со временем превращаясь в багровый жар, но Первый его больше не чувствует. Он воспринимает лишь зарево где-то далеко наверху. И знает, что это какое-то нехорошее зарево.

Через два поворота лестницы в два десятка ступеней он выходит на освещённую площадку. Обычная лестничная клетка. Новый