Этот меч Рунд видела впервые. С рукояткой, выкованной в виде женской головы, он казался тяжелым, и поднять такой наверняка было трудно. Только не ее худыми руками. Впрочем, вероятно, ей и не придется этого делать.

Все знали: обратно в крепость один из них не вернется. И Рунд подозревала, что никто не сомневался в имени жертвы. Или, говоря языком тацианцев, наниц.

– Ну… – Гатру осмотрел каждого по очереди, и, когда повернул голову в сторону Рунд, она не отвела взгляд. – Будущий позор империи, вы, надеюсь, понимаете, для чего собрались здесь?

Кто-то засмеялся коротко и громко. Остальные молчали. К этому дню их готовили давно. С первой боли, с клейма, означавшего, что их, как товар, продали императору. Каждый из них носил на спине знак – цифру вместо рабского ошейника. И метку Слепого бога, мученика, отдавшего жизнь за борьбу с колдовством.

Сказки вытравливались из Рунд – она вместе с другими ходила в храм, становилась на колени и читала заветы с протершихся страниц. Шегеш, деревья и шепчущий голос Дануты сменились нудным бормотанием яграта, запахом крови и болью. Служить короне оказалось куда труднее, чем могло показаться.

– Ну. – Голос Гатру вернул Рунд на ристалище, и она поежилась от холода. – Кто будет первым тянуть жребий?

Наставник протянул другую руку, в которой держал зажатыми четырнадцать палочек. Две из них, короче остальных, вытянут будущий наниц и его палач. И только сама судьба распределит между ними роли.

Докажи верность, докажи честность, докажи безжалостность. Столько требований, а Рунд ощущала себя маленькой девочкой, неспособной принимать решения. Дацин утверждала, что смерть – ее подруга. Настало время проверить, так ли это на самом деле.

Десять палочек уже вытащили, и все оказались длинными. Одиннадцатая досталась самому пухлому мальчишке со смешным именем Фек, и рука его дрожала, когда вытаскивала деревяшку из зажатого кулака Гатру. Длинная – Фек выдохнул и, встретившись с Рунд взглядом, торопливо опустил глаза.

Страх считался здесь единственным, а потому самым большим грехом.

Гатру остановился напротив Вельги. Когда-то она плевала на Рунд и обзывала ее благородной дамой, как будто находила в этом оскорблении особое удовольствие. Вельга выросла за прошедшие пять лет, светлые волосы отросли, и ее даже можно было назвать симпатичной. В отличие от заморыша Рунд, Вельга походила больше на девушку, чем на ребенка.

Фыркнув, она смело протянула руку и, вытянув палочку, презрительно скривилась. Короткая.

– Иди, – Гатру дернул подбородком, и Вельга, бросив свою метку в грязь, двинулась в центр круга.

Рунд затрясло. Стоило разжать зубы, как они тут же принялись стучать друг о друга. Выбивали похоронную дробь. Гатру заметил это и ударил ее по ногам мечом. Плашмя и не сильно, но Рунд все равно ойкнула.

– Страх делает тебя еще большей калекой, чем ты есть на самом деле. Быть палачом или наниц – большая честь. Тяни.

Рунд зажмурилась, постаралась представить себе длину оставшихся двух палочек. Бёв был сильнее и старше – он мог победить Вельгу даже с завязанными глазами. И все же… Рунд представила, как Вельга умирает – истекает кровью в грязи, чтобы после лечь в безымянную могилу. Ей настанет конец, но убита она будет другой рукой.

Когда Рунд открыла глаза, оказалось, что Гатру смотрит на нее не мигая.

– Тяни.

Рунд подцепила кончиками пальцев одну из палочек и потянула. Выбор сделан, каким бы он ни был.

Сердце ухнуло вниз и внезапно усмирило свой бег, когда Рунд, замерев, уставилась на короткую деревяшку.

– Нет, – тут же сказал Бёв, – она поменялась со мной местами в круге. Я должен был вытянуть эту палку, не она!

Вместо ответа Гатру ударил и его, только сильнее. Потом добавил:

– Не место определяет наше будущее, а мы сами. Рунд вытянула метку своей рукой, а значит, такова ее участь. Иди.

Рунд обернулась – Бёв сжал кулаки, словно хотел опустить их на голову Гатру. Наставник бесстрашно повернулся к нему спиной, прекрасно понимая, что ни один ученик не отважится на него напасть. В конце концов, Бёв стоял безоружный, а бывший лучший мечник императора держал в руках огромный клинок. Рунд на нетвердых ногах подошла к одиноко лежащему гладу – он походил на тренировочные палки, но имел железное оголовье и тупой наконечник. Крепко сжала его, но уверенности не ощутила.

– Что, не повезло? – Вельга стояла напротив нее, насмешливо вздернув белесую бровь. – Папочка не дождется свою малютку в гнезде. Будет плакать и страдать, что ты встретишься со своей мамашей раньше, чем он. Если, конечно, такую падаль, как твой отец, вообще пустят за Стену.

Сделав вид, что болтовня Вельги никак ее не задевает, Рунд крепче вцепилась в свой глад. Хорошо, что Дацин посоветовала ничего не есть перед боем – иначе ее бы точно стошнило от волнения. Соперница подобралась что надо: высокая, сильная, и глад в ее руках казался тростинкой. Рунд обернулась снова, но теперь посмотрела на наставника. Гатру стоял спокойно, и по его изборожденному морщинами лицу невозможно было понять, о чем он думает.

«Покажи, что ты жертва. Не дай им в этом усомниться. Каждый плохой воин – калека. Но не каждый калека – плохой воин».

Эти слова ободрили бы Рунд, если бы она, оскальзываясь в грязи, не стояла напротив Вельги, мечтавшей расправиться с ней с первой встречи. Дождь усилился и заливал лицо, мешая видеть противницу. С тех пор как Рунд впервые уронила палку, немногое изменилось. Лекарское дело пришлось ей по душе, а потому тренировки оказались заброшены. К тому же Дацин помогала овладеть другим оружием – ядами, утверждая, что для Рунд оно придется в самый раз.

Гатру же, напротив, постоянно упоминал о Наниц, как будто знал, что именно Рунд придется войти в проклятый круг. Слепой бог испытывал своих воинов. Это честь – быть первым убийцей или убитым. Но Рунд считала, что тацианский бог жесток и ничем не лучше старых богов, против которых боролся.

– Тебе нужно уметь драться. Однажды это спасет твою жизнь. – Гатру поднимал ее на рассвете, когда другие дети еще спали. Давал палку и изводил до тех пор, пока Рунд не начинала огрызаться. – Вот так. Кусай и бей первая – и тогда, может быть, тебе повезет.

Но Рунд не верила в везение. Удача отворачивала от нее свое лицо, исчезала, стоило только увидеть ее мелькнувшую тень. Если и приходилось на что-то надеяться, так это на свои собственные силы. Гатру научил Рунд не сдаваться – но выигрывать она должна была научиться сама.

– Одноглазая сучонка,