корнеплода были уже не те, и он разбился вдребезги о подбородок Чарли.

– Осторожно, горячо, – предупредил Селестен. – Так вот, к вопросу о вашей тыквине: да, она весьма мила. И – да, я мог бы её купить – при условии, что вы покрасите её в золотой цвет, поскольку я езжу исключительно в позолоченных тыквинах. Однако я не уверен, что стоит поддерживать ваши сомнительные затеи. Эти подпольные скачки, предмет ваших мечтаний, крайне опасны. Если, участвуя в них, вы вдруг пострадаете, я не смогу себе этого простить. Теоретически мне вообще следовало бы на вас донести.

– Нам нужны эти деньги, – возразил Чарли, пытаясь стряхнуть с лица куски картошки обратно в тарелку. – И мы потратили бы их не только на покупки нужных вещей и оплату экзамена Мангустины на степень Элементариата. Ещё нам с Мангустиной нужно оплатить штраф. Каждый из нас должен по тысяче звонников.

– Ах да, как это я забыл! – пробормотал Селестен, сражаясь с собственной порцией.

– Тысяча звонников?! – взвилась Джун. – А почему мне присудили всего двести? Всем же известно, кто здесь настоящая бунтарка!

– Почему бы вам просто не удовольствоваться степенью диплохов? – снова принялся уговаривать их Селестен. – Ваш штраф автоматически спишут, и вы отплатите обществу, трудясь на его благо. Это предусмотрено системой. Недаром все выпускники Святых Розог получают степень диплохов. В этом нет ничего плохого. Между прочим, у меня тоже есть только этот диплом, и это не помешало мне преуспеть!

– Скажите, месье, – спросила Мангустина, – вы добились успеха благодаря чистому везению или потому, что сдали экзамен на диплоха?

Селестен, только что отправивший в рот огромный кусок картофелины, едва не подавился.

– Мне повезло, – признал он, с трудом проглотив. – Даже самым способным людям может порой не хватить удачи. Очевидно, твой друг считает тебя умной барышней, однако я знал выдающихся волшебников, заваливших экзамен на степень Элементариата исключительно из-за невезения! Взять хотя бы дочь почтенной Мелиссы!

Чарли вздрогнул.

– Цезария Вернье, невероятно одарённая, подавала большие надежды. Это неудивительно, если вспомнить, что её мать – высококлассная волшебница, скажете вы. Так вот, Цезария провалилась на экзамене. Вы ведь знаете, что за этим следует?

– По приказу Академии неудачникам делают инъекцию окамении, – ответила Мангустина. – В итоге они вынуждены полностью отказаться от магии, а иначе превратятся в фарфоровые статуи.

– В точку. И даже почтенная Мелисса ничего не смогла сделать! Она наверняка предприняла бы что-нибудь, скажете вы, если бы знала, что результаты экзамена были подделаны. «Виновного» нашли спустя месяц и осудили, но зло уже свершилось, и непоправимый ущерб причинён.

– Месье, вы так произнесли слово «виновный», словно поставили его в кавычки, – заметил Чарли.

– Разве?

– Я тоже ясно это слышала, – подхватила Джун. – Как будто вы ударили в бубен, произнесли слово «виновный» и опять ударили в бубен. У меня аж уши заложило.

– Кхм. Тебе показалось. Так вот, некоторые злые языки утверждали, что, дескать, Академия хотела тем самым нанести сокрушительный удар почтенной Мелиссе, только это были вовсе не слухи.

Чарли тщательно вытер салфеткой лицо. Он дважды прикусил себе щёку, пока ел картошку – такая она оказалась вкусная.

– Я внук почтенной Мелиссы и сын Цезарии Вернье, – произнёс он.

Селестен Бурпен не выказал ни капли удивления.

– Вы это знали, – понял Чарли.

– В тот вечер я узнал Книгу мага, – признался Селестен.

– Вы считаете, что Академия пристально следит за нами и нам нужно сидеть тише воды ниже травы и отказаться от любых устремлений – только бы не злить её.

– Что это вы себе напридумывали? Я просто говорю, что осторожность – залог безопасности и что лучше синица в руках, чем журавль в небе.

– Думаете, мы погорим из-за дружбы с Чарли? – уточнила Джун и, повернувшись к приятелю, широко ему улыбнулась. – Всегда мечтала завести опасные знакомства. Обычно всех предостерегают от общения со мной: это же я учу плохому.

– Вы преувеличиваете, молодые люди, – покачал головой Селестен. – Я ничего подобного не говорил. Просто степень диплоха…

– Как вы можете упрекать нас за желание добиться лучшего?! – возмутилась Мангустина. – Сами-то вы купаетесь в роскоши!

Селестен вздохнул:

– Вы не понимаете. Это опасно. Опасность кругом. Даже я на самом деле…

– …в опасности? – закончил за него Чарли. – Именно поэтому вы так старательно изображаете из себя шута, чтобы Академия оставила вас в покое? Работаете их карманным полезным идиотом?

Селестен поглядел на Чарли поверх своих очков.

– Твоя мать всегда была себе на уме, – сказал он. – Она мне очень нравилась. Цезария провела три месяца в Святых Розгах из-за проблем с патрульными. Мы стали приятелями, но при этом никогда не были одного поля ягодой. Подросток, у которого есть родители, готовые его защитить, никогда не поймёт, что такое настоящая опасность. Это бесценный дар – когда есть кто-то сильный, способный за тебя умереть, если потребуется. С такой защитой человек чувствует себя непобедимым и начинает взрослую жизнь с гораздо более выигрышных позиций. – Селестен ненадолго умолк. – У вас есть родители, которые сейчас могут вас защитить?

Мангустина опустила голову, скрыв лицо за прядями волос. Чарли стиснул зубы, а Джун сделала безразличное лицо.

– Нет, у нас нет родителей, – пробормотал Чарли. – Во всяком случае, сейчас. Мы можем рассчитывать лишь на тех взрослых, которые пожелают протянуть нам руку помощи: если в минуту опасности ни у кого не хватит смелости нам помочь – мы пропали.

Селестен помолчал, затем встал и ушёл в кухню, а потом вернулся, неся маленькие деревянные коробочки:

– Десерт! – Он открыл коробочки, и оттуда вылетели три сахарные бабочки и приземлились на губы троих подростков. Чарли подумал, что Селестен выбрал весьма изящный способ заткнуть им рот, и хотел было проглотить конфету, но та приклеилась к зубам. – Я покупаю вашу тыквину, – произнёс наконец Селестен. – Хотя мне любопытно, как это вы умудрились так быстро её вырастить. Как насчёт ста пятидесяти звонников?

– Двести! – выпалила Джун.

– Джун! – возмутилась Мангустина. – Это и так очень щедрое предложение!

– Коммерческая сторона вопроса – это моё дело. Не лезь, ладно? Двести звонников и ещё три сверху, на эти сахарные бабочки – уж очень они вкусные.

Селестен дружелюбно ей улыбнулся.

– Покупаю за двести, – согласился он. – Только я хочу, чтобы тыквина была выкрашена в золотой цвет и готова к использованию! Поэтому вы вдвоём можете приступать к работе немедленно: у меня в сарае большой запас краски. А мы с Чарли тем временем займёмся посудой.

Как только Джун и Мангустина ушли, Селестен принялся собирать грязные тарелки и складывать их в чашу фаянсового унитаза. Чарли уставился на хозяина дома с большим удивлением.

– Я никогда не использую этот унитаз по прямому