Сухонькая старушка в выцветшем капоте, но с брильянтовой брошью на платье вязала что-то со стремительностью, превосходящей некоторые ткацкие станки. Рядом с ней мечтательно покачивался хрупкий юноша, бледный до почти полнейшей прозрачности, так что его уже сейчас можно было принять за вызванного духа.

И полицейский, и криптозоолог мигом оценили собравшуюся публику. Легко внушаемые, подверженные массовым истериям натуры были подобраны мастерски. В такой компании любой чих мог быть воспринят как глас небес, какой уж тут зов вечности. Пристав было попятился назад к двери, но сэр Бенедикт толкнул его зонтиком в спину и едва ли не под конвоем провел к столу. Порфирий Аверьянович опомнился, по-военному быстро провел рекогносцировку и… обнаружил весьма недурственный объект. Подкрутил усы, вытянулся во фрунт, щелкнул каблуками и браво представился:

— Порфирий Аверьянович Белоногов. Не женат.

Полицейский не забывался и намеренно опустил свой чин, а должность уж и подавно, да к тому же немного подправил фамилию.

Объект, ради которого был произведен весь спектакль, заход не оценил, посмотрел холодно и надменно. Пристав только удовлетворенно крякнул, свято уверенный, что порядочной девице положено глядеть на нового кавалера как на врага, развернувшего армию у ворот.

— Бенедикт Брут, криптозоолог, — неожиданно скромно сказал его спутник. Отчего-то он всегда жутко не любил представляться самостоятельно, предпочитая, чтобы кто-нибудь вместо него сказал: «А это сэр Бенедикт, выдающийся специалист по чудовищам, первейшая на весь Князьгород знаменитость…» — и так далее и тому подобное со множественными прилагательными в превосходной степени.

Неожиданно даже для самого себя пристав все же добился внимания, его оккупировала зажиточная помещица Варвара Ниловна Нежалеева.

— …и проявился-таки родненький, Налимушка. В зеркале тоисть. Сам лицом темен, хмур, знать, не в райских кущах обретается на том свете. Я, конечно, слезу пустила, но не удивилась: покойничек-то, светлая ему, шельме, память, уж больно при жизни охоч до женского полу был, вот прям как вы, милсдарь.

Бесогонов, до того слушавший снисходительно, вдруг закашлялся.

— Ну я его и спрашиваю, значит: кому, мол, мне имение отписать? Яшке, этому стервецу языкатому, или Милке, распустехе недалекой, мож, с приданым хоть под конец жизни ее кто со двора-то и сведет.

— А он? — уже заинтересовался Порфирий Аверьянович.

Помещица выдержала паузу, возвела глаза к потолку, будто снова увидела призрак мужа, так что и пристав невольно взглянул вверх.

— А он… Аву-у-у-у-у…

— Что, простите?

— Завыл, говорю. Знать, и на том свете жаль ему имущества, сволочь прижимистая! Иной раз просишь-просишь у него шубу новую, соболью, а он смотрит так, будто я у него на глазах живую корову съела.

— Его б на каторгу, сразу бы перевоспитался! — рубанув рукой воздух прямо перед самым носом сэра Бенедикта, вмешался мужчина чиновничьего вида, некто Полуяров.

Молодой журналист что-то быстро строчил в своем блокноте и при этом ехидно ухмылялся. Бесогонов смотрел на него хмуро и отчего-то щупал несуществующие погоны на плечах, видно, представлял, как мерзко будет улыбаться этот тип, если узнает про его место службы.

— А что это у вас за чудища такая, позвольте полюбопытствовать? — борзописец, наконец, задал интересовавший всех вопрос.

Первым неожиданно ответил пристав:

— Это, господин Малякин, новая порода, английская охранная болонка.

— Да что вы говорите? — пришел в замешательство журналист, ибо ховала своим видом даже близко не напоминал собаку.

Брут молчал и загадочно улыбался, глядя на то, как полицейский прибегает к изощренным мерам безопасности.

— Как, вы еще не слышали? — картинно удивился Бесогонов. — Хотя, впрочем, наверное, и не слышали… Заводчики только недавно вышли на наш рынок. Можно сказать, сэр Бенедикт один из первых счастливцев. Ну так вы запишите, запишите! Не для рекламы, а как интересную новость. Изумительная порода! Вы только посмотрите, сколько глаз! Круговой обзор, быстрая реакция — лучшей охранной собаки для города и не придумаешь.

Журналист начал послушно писать, и каждая новая строчка в его блокноте рождалась под довольным взглядом пристава. Теперь, даже если в этой статейке появится упоминание о некоем полицейском чиновнике, присутствовавшем на сеансе, рядом с сообщением о выдуманной породе собак с двенадцатью глазами никто не воспримет его всерьез.

— Чушь! — воскликнула надменная девица, от которой Брут сел как можно дальше. — Это не может быть собакой!

Бесогонов довольно подкрутил ус, готовясь к долгой осаде сей прелестницы, но его планы нарушила хозяйка клуба, вместе с бесшумным и, к слову, весьма эффектным появлением которой погасла добрая половина свечей в и так затемненной комнате.

— Тише, — произнесла каким-то утробным голосом госпожа Выдра-Душеприказчикова. — Духи не любят громких звуков. Приветствую вас, господа, на уникальном сеансе.

Женщина торжественно уселась на свободное место и обвела выпуклыми совиными глазами всех присутствующих. Ховала заинтересованно подался в ее сторону и даже несколько раз дернул Брута за лацкан, чтобы тот обратил внимание на это диво, но криптозоолог со скучающим видом продолжал рассматривать помещение.

— Сегодня мы попытаемся связаться с душой нашего друга и единомышленника, Аристарха Бредихина, несколько дней назад покинувшего этот мир. Уверена, что он непременно нам ответит… и, может быть, даже расскажет об обстоятельствах своей гибели…

— Еще бы, — хмыкнул Брут, нежно отнимая у ховалы свой лацкан.

Журналист строчил в своем блокноте с такой скоростью, что казалось, страницы под его карандашом сейчас загорятся.

Остальные адепты смотрели на медиума со смесью ужаса и восторга.

— Возьмитесь за руки, создайте круг силы, — приказала госпожа Выдра.

— С превеликим удовольствием, — довольно шевельнул усами Бесогонов и сцапал тоненькую ручку своей соседки. Той оставалось только корчить гримасы, но посметь не подчиниться «зову вечности» она не могла.

Брут тоже невозмутимо взял за руки хозяйку заведения и старушку-помещицу.

— Аристарх Бредихин, приди, Аристарх Бредихин, приди! — патетически начала вызов Выдра.

Вдруг потянуло сквозняком, да так, что у всех побежали мурашки по телу. Погасло еще несколько свечей, и помещение погрузилось почти в полный мрак.

В дальнем конце комнаты засветилось какое-то неясное пятно, которое постепенно начало приобретать очертания человеческого лица. По участникам сеанса покатилась волна ахов и нервной дрожи. Равнодушными к сему знаменательному явлению остались, пожалуй, только трое: Брут, Выдра и ховала. Причем зверь игнорировал призрака наиболее показательным образом — пренебрежительно повернувшись хвостом в его сторону.